курить вашу сигару, въ это никто не вмѣшивается. Это всегда такъ. Этого не исправишь.
Вы ѣдете на автомобилѣ — на свиданіе, или по дѣлу, но вдругъ какая-то глупая старуха подлѣзетъ подъ колеса и ни за что, ни про что, видомъ крови испортитъ вамъ настроеніе, и васъ же еще обвиняютъ. И штрафуютъ въ этакихъ случаяхъ не глупую старуху, а вашего-же шоффера...
Я не люблю чужого горя, и имѣю мужество говорить это вслухъ. Тебѣ измѣнила жена, отрѣзало ногу трамваемъ, ты неудачно поддѣлалъ вексель, или проигралъ казенныя деньги? Ну, что-жъ, дорогой мой. Бываетъ! Кончай самоубійствомъ, ползи умирать куда-нибудь въ кусты, подъ далекій заборъ. Но не лѣзь съ жалобами, не привлекай моего вниманія, не нарушай общественной тишины, ни по 38-ой, ни по какой-бы то ни было иной статьѣ!
Смѣяться можно и вмѣстѣ, но плакать надо въ одиночку. — Это ли не ясно? Но, увы. Эта добрая мать въ вагонѣ оказалась очень плохо воспитанной особой. Когда на ближайшей станціи никакой телеграммы не оказалось, и она десять разъ успѣла талантливо, но безрезультатно обѣгать, въ поискахъ
за сыномъ, всѣ вагоны, она подняла форменный скандалъ.
Ужасно много поразительно бездарныхъ людей вокругъ!
V.
Когда двѣ женщины истерически рыдаютъ рядомъ съ вами, — это право же скоро теряетъ прелесть новизны и дѣлается скучно. Совсѣмъ не для того люди платятъ деньги за билеты. Надо было не экономить, а сѣсть въ первый классъ, вмѣсто 2-го.
— Кондукторъ. Принесите мнѣ доплатный билетъ. Я перехожу въ первый классъ. Надо будетъ перенести вещи. Съ меня довольно. Благодарю васъ, я уже смѣялся.
Но кондукторъ куда-то пропалъ, и его надо было дожидаться, оставаясь свидѣтелемъ этой плохой мелодрамы въ вагонѣ. Молодая женщина, она плакала сравнительно скромно, и напрасно только слишкомъ громко сморкалась. Но старуха-мать было невыносима.
Она дико выла и металась изъ одного конца вагона въ другой, и ломала руки, и упрекала свою спутницу, и громко и визгливо кричала: «Это ты, ты виновата. Да, да, ты!... Ваня милый, родной же ты мой. Я знала, я чувствовала. Я все время боялась, что онъ бросится подъ поѣздъ. У меня все время предчувствіе было. Я знала, что онъ этого не переживетъ. А-а-а-а... » Какъ ни скучна и утомительно-однообразна была ста
руха, но она была не лишена темперамента, и это заражало. Противъ воли приходили въ голову мысли о томъ, что думалъ и чувствовалъ этотъ плотный, самоувѣреннаго вида человѣкъ, когда бросался подъ поѣздъ. И какъ противно, должно быть, звякнули колеса нашего вагона, подминая подъ себя и расплющивая его тѣло. Это такая скука!
— Ваничка, Ваня мой... —повторяла старая женщина. — Это ты виновата, все ты, — говорила она снова, кидаясь къ тихо плачущей женѣ. Обѣ онѣ забыли, что онѣ въ вагонѣ, на людяхъ, рыдали и кричали, какъ-будто онѣ однѣ въ мірѣ.
— Это ты все... Изъ-за тебя онъ... Ваничка, родной ты мой. Да что же это? Да какъ же это. Подлая, подлая. Изъза тебя все!
Но молодой женщинѣ какъ будто надоѣла уже эта веселенькая бесѣда. Она вдругъ подняла платокъ отъ глазъ, выпрямилась и даже вздрогнула, какъ-будто ее ударили хлыстомъ. — Не смѣй, старая! Вѣдьма ты! Это ты съ нимъ, это вы оба, вы мою жизнь загубили. Подлые! Это вы требовали, что бы я выкидышъ устраивала. Ha-вѣки безплодной — это вы, вы меня сдѣлали. Это вы съ нимъ отца моего раззорили. Это вы, ты и онъ, вы вмѣстѣ старались продать меня Игнатію Львовичу. Надѣялись, небось, что на этомъ карьеру сдѣлаетъ... Подлые вы, подлые, подлые!
Это было «уже лучше». У свѣжаго гроба люди часто становятся откровенными. Открывались какія-то тайны въ этой благополучной семьѣ, пахло разоблаченіемъ. Это я люблю. И я приготовился уже внимательно слушать подробности объ Игнатіи Львовичѣ. — Разговорчикъ настоящій только начинается, очевидно! — Но въ это время раскрылась дверь вагона, и какъ-то такъ, вмѣстѣ, суетливо просунулись вагонный проводникъ и рядомъ съ нимъ, — онъ, — исчезнувшій Ваничка!
Этотъ бездарный идіотъ былъ, оказывается, живъ и здоровъ! Чуть не часъ проторчалъ онъ — всего только! — въ вагонной уборной. Здѣсь люди съ ума сходили и не давали покоя окружающимъ, а онъ — извольте-ка радоваться! — онъ, оказывается, не спѣша умывался, причесывался, подвязывалъ себѣ галстухъ, подпиливалъ ногти. Боже мой, сколько глупыхъ и утомительно бездарныхъ людей есть на свѣтѣ. Еще и теперь, когда проводника осѣнила, наконецъ, простая мысль постучаться къ этому пентюху въ уборную, онъ не успѣлъ, оказывается, вытереть лица, и такъ и стоялъ, мокрый, съ полотенцемъ въ рукахъ, толстый и красный, и растерянно, ничего не понимая, смотрѣлъ, какъ новорожденный оселъ, слушающій Тристана и Изольду.
VI.
Ничего неожиданнаго, надо сознаться, не произошло. Я, вѣдь, и раньше зналъ, что проводникъ получитъ на чай: не за одно получилъ, такъ за другое, — не въ этомъ, вѣдь, счастье. Но что-то здѣсь все-же какъ будто и есть во всей этой исторіи!
Раньше всего, все это отнюдь не вымыселъ. Это подлинный, нимало не прекращенный фактъ.
Если-бы я выдумывалъ, я выдумалъ бы, конечно, чтонибудь гораздо болѣе забавное и остроумное, чѣмъ эта глупѣйшая исторія.
Фактъ — это всегда глупо, всегда тупикъ, глухая стѣна, похожая на тюрьму. Какъ, въ самомъ дѣлѣ, станутъ они жить дальше, этотъ мужъ, жена и ихъ добродѣтельная мать? Это, впрочемъ, ихъ личное дѣло! Легче ли станетъ женѣ и матери отъ того, что онѣ успѣли откровенно высказаться, и «по душамъ» поговорить, — этого я не знаю и знать не хочу. Хочу думать, что эта старая женщина, — вотъ бы въ комическія старухи! сто семьдесятъ пять въ мѣсяцъ, и полный бенефисъ, — и то не жалко! — она не будетъ больше говорить о своихъ предчувствіяхъ. Эолова арфа, подумаешь!
Подлинный фактъ бываетъ всегда плоско бездаренъ, но на то и дана кое-кому изъ людей фантазія, чтобы подкрашивать жизнь.
Эта толпа вокругъ, — она сѣрая и безцвѣтная на видъ. Но вдумайтесь, вглядитесь, прослѣдите за ними, ясно представьте себѣ ихъ въ спальняхъ и конторахъ, въ ихъ альковахъ и за дѣломъ. Это не лишено интереса и, въ томъ видѣ, какъ оно есть! Право!
Еще лучше, впрочемъ, выбрать уголъ зрѣнія и по своему, по иному переставить фигуры. Вообразите, что всѣ они, всѣ вокругъ васъ — актеры, и внимательно оцѣните ихъ жесты и роли, ихъ гриммъ и дикцію.
Право же, труппа не совсѣмъ ужъ плохая. Самые интересные персонажи, правда, скрыты отъ глазъ. Они спрятаны гдѣ-то въ тюрьмахъ, въ больницахъ для душевнобольныхъ, въ лепрозоріяхъ.
Тамъ спрятаны самые яркіе, самые крупные, наиболѣе
яркіе исполнители.
Портретъ художника Яковлева.Фот. М. А. Шерлинга.
Вы ѣдете на автомобилѣ — на свиданіе, или по дѣлу, но вдругъ какая-то глупая старуха подлѣзетъ подъ колеса и ни за что, ни про что, видомъ крови испортитъ вамъ настроеніе, и васъ же еще обвиняютъ. И штрафуютъ въ этакихъ случаяхъ не глупую старуху, а вашего-же шоффера...
Я не люблю чужого горя, и имѣю мужество говорить это вслухъ. Тебѣ измѣнила жена, отрѣзало ногу трамваемъ, ты неудачно поддѣлалъ вексель, или проигралъ казенныя деньги? Ну, что-жъ, дорогой мой. Бываетъ! Кончай самоубійствомъ, ползи умирать куда-нибудь въ кусты, подъ далекій заборъ. Но не лѣзь съ жалобами, не привлекай моего вниманія, не нарушай общественной тишины, ни по 38-ой, ни по какой-бы то ни было иной статьѣ!
Смѣяться можно и вмѣстѣ, но плакать надо въ одиночку. — Это ли не ясно? Но, увы. Эта добрая мать въ вагонѣ оказалась очень плохо воспитанной особой. Когда на ближайшей станціи никакой телеграммы не оказалось, и она десять разъ успѣла талантливо, но безрезультатно обѣгать, въ поискахъ
за сыномъ, всѣ вагоны, она подняла форменный скандалъ.
Ужасно много поразительно бездарныхъ людей вокругъ!
V.
Когда двѣ женщины истерически рыдаютъ рядомъ съ вами, — это право же скоро теряетъ прелесть новизны и дѣлается скучно. Совсѣмъ не для того люди платятъ деньги за билеты. Надо было не экономить, а сѣсть въ первый классъ, вмѣсто 2-го.
— Кондукторъ. Принесите мнѣ доплатный билетъ. Я перехожу въ первый классъ. Надо будетъ перенести вещи. Съ меня довольно. Благодарю васъ, я уже смѣялся.
Но кондукторъ куда-то пропалъ, и его надо было дожидаться, оставаясь свидѣтелемъ этой плохой мелодрамы въ вагонѣ. Молодая женщина, она плакала сравнительно скромно, и напрасно только слишкомъ громко сморкалась. Но старуха-мать было невыносима.
Она дико выла и металась изъ одного конца вагона въ другой, и ломала руки, и упрекала свою спутницу, и громко и визгливо кричала: «Это ты, ты виновата. Да, да, ты!... Ваня милый, родной же ты мой. Я знала, я чувствовала. Я все время боялась, что онъ бросится подъ поѣздъ. У меня все время предчувствіе было. Я знала, что онъ этого не переживетъ. А-а-а-а... » Какъ ни скучна и утомительно-однообразна была ста
руха, но она была не лишена темперамента, и это заражало. Противъ воли приходили въ голову мысли о томъ, что думалъ и чувствовалъ этотъ плотный, самоувѣреннаго вида человѣкъ, когда бросался подъ поѣздъ. И какъ противно, должно быть, звякнули колеса нашего вагона, подминая подъ себя и расплющивая его тѣло. Это такая скука!
— Ваничка, Ваня мой... —повторяла старая женщина. — Это ты виновата, все ты, — говорила она снова, кидаясь къ тихо плачущей женѣ. Обѣ онѣ забыли, что онѣ въ вагонѣ, на людяхъ, рыдали и кричали, какъ-будто онѣ однѣ въ мірѣ.
— Это ты все... Изъ-за тебя онъ... Ваничка, родной ты мой. Да что же это? Да какъ же это. Подлая, подлая. Изъза тебя все!
Но молодой женщинѣ какъ будто надоѣла уже эта веселенькая бесѣда. Она вдругъ подняла платокъ отъ глазъ, выпрямилась и даже вздрогнула, какъ-будто ее ударили хлыстомъ. — Не смѣй, старая! Вѣдьма ты! Это ты съ нимъ, это вы оба, вы мою жизнь загубили. Подлые! Это вы требовали, что бы я выкидышъ устраивала. Ha-вѣки безплодной — это вы, вы меня сдѣлали. Это вы съ нимъ отца моего раззорили. Это вы, ты и онъ, вы вмѣстѣ старались продать меня Игнатію Львовичу. Надѣялись, небось, что на этомъ карьеру сдѣлаетъ... Подлые вы, подлые, подлые!
Это было «уже лучше». У свѣжаго гроба люди часто становятся откровенными. Открывались какія-то тайны въ этой благополучной семьѣ, пахло разоблаченіемъ. Это я люблю. И я приготовился уже внимательно слушать подробности объ Игнатіи Львовичѣ. — Разговорчикъ настоящій только начинается, очевидно! — Но въ это время раскрылась дверь вагона, и какъ-то такъ, вмѣстѣ, суетливо просунулись вагонный проводникъ и рядомъ съ нимъ, — онъ, — исчезнувшій Ваничка!
Этотъ бездарный идіотъ былъ, оказывается, живъ и здоровъ! Чуть не часъ проторчалъ онъ — всего только! — въ вагонной уборной. Здѣсь люди съ ума сходили и не давали покоя окружающимъ, а онъ — извольте-ка радоваться! — онъ, оказывается, не спѣша умывался, причесывался, подвязывалъ себѣ галстухъ, подпиливалъ ногти. Боже мой, сколько глупыхъ и утомительно бездарныхъ людей есть на свѣтѣ. Еще и теперь, когда проводника осѣнила, наконецъ, простая мысль постучаться къ этому пентюху въ уборную, онъ не успѣлъ, оказывается, вытереть лица, и такъ и стоялъ, мокрый, съ полотенцемъ въ рукахъ, толстый и красный, и растерянно, ничего не понимая, смотрѣлъ, какъ новорожденный оселъ, слушающій Тристана и Изольду.
VI.
Ничего неожиданнаго, надо сознаться, не произошло. Я, вѣдь, и раньше зналъ, что проводникъ получитъ на чай: не за одно получилъ, такъ за другое, — не въ этомъ, вѣдь, счастье. Но что-то здѣсь все-же какъ будто и есть во всей этой исторіи!
Раньше всего, все это отнюдь не вымыселъ. Это подлинный, нимало не прекращенный фактъ.
Если-бы я выдумывалъ, я выдумалъ бы, конечно, чтонибудь гораздо болѣе забавное и остроумное, чѣмъ эта глупѣйшая исторія.
Фактъ — это всегда глупо, всегда тупикъ, глухая стѣна, похожая на тюрьму. Какъ, въ самомъ дѣлѣ, станутъ они жить дальше, этотъ мужъ, жена и ихъ добродѣтельная мать? Это, впрочемъ, ихъ личное дѣло! Легче ли станетъ женѣ и матери отъ того, что онѣ успѣли откровенно высказаться, и «по душамъ» поговорить, — этого я не знаю и знать не хочу. Хочу думать, что эта старая женщина, — вотъ бы въ комическія старухи! сто семьдесятъ пять въ мѣсяцъ, и полный бенефисъ, — и то не жалко! — она не будетъ больше говорить о своихъ предчувствіяхъ. Эолова арфа, подумаешь!
Подлинный фактъ бываетъ всегда плоско бездаренъ, но на то и дана кое-кому изъ людей фантазія, чтобы подкрашивать жизнь.
Эта толпа вокругъ, — она сѣрая и безцвѣтная на видъ. Но вдумайтесь, вглядитесь, прослѣдите за ними, ясно представьте себѣ ихъ въ спальняхъ и конторахъ, въ ихъ альковахъ и за дѣломъ. Это не лишено интереса и, въ томъ видѣ, какъ оно есть! Право!
Еще лучше, впрочемъ, выбрать уголъ зрѣнія и по своему, по иному переставить фигуры. Вообразите, что всѣ они, всѣ вокругъ васъ — актеры, и внимательно оцѣните ихъ жесты и роли, ихъ гриммъ и дикцію.
Право же, труппа не совсѣмъ ужъ плохая. Самые интересные персонажи, правда, скрыты отъ глазъ. Они спрятаны гдѣ-то въ тюрьмахъ, въ больницахъ для душевнобольныхъ, въ лепрозоріяхъ.
Тамъ спрятаны самые яркіе, самые крупные, наиболѣе
яркіе исполнители.
Портретъ художника Яковлева.Фот. М. А. Шерлинга.