Маруся стояла огорошенная. Четыре-пять рублей!.. Только это она и поняла изъ словъ доктора... Но гдѣ ихъ взять, когда въ домѣ все заложено и перезаложено?..
Въ головѣ все подернулось туманомъ. И не замѣчая, что докторъ теперь откровенно любуется ея гибкой, совершенно дѣвичьей фигуркой, она растерянно смотрѣла предъ собой, и краска сбѣгала со щекъ, и слезы готовы были вырваться бурнымъ крикомъ...
— Да, вы не горюйте, — продолжалъ докторъ, вставая и направляясь къ дверямъ. — За жизнь-то младенца я не ручаюсь, но все-таки можно спасти...
Маруся опустилась у края стола, не выйдя даже проводить доктора, хотя это былъ безплатный городской докторъ, который требовалъ къ себѣ всегда особеннаго почтенія.
Она опустилась у стола и сидѣла неподвижно съ осунувшимся мгновенно лицомъ и похолодѣвшими щеками.
— Коньякъ, заграничный, четыре рубля... За жизнь не ру
чается... А тутъ еще Володя не идетъ... Не случилось ли чего?..
И разнообразные страхи поползли къ ней, какъ привидѣнія, со всѣхъ сторонъ, и ей чудилось, что Володя попалъ подъ трамвай или автомобиль, или утонулъ въ Невѣ, и тогда слезы неудержимо текли изъ глазъ, и она рыдала, склонившись къ столу, безудержно, точно дѣйствительно несчастіе уже вошло въ домъ...
Но гдѣ же достать денегъ?.. Все заложено... Кредита никакого нигдѣ... Володя обѣщалъ, но гдѣ ему достать?..
И вдругъ Маруся вскочила. Она вспомнила, что осталась единственно-незаложенная вещь, — крестикъ Троши... Отецъ крестный, изъ начальства мужа, не поскупился и рублей, вѣроятно, за шесть купилъ золотой крестикъ...
И оживившись, Маруся быстро перерыла вещи въ комодѣ и, наконецъ, со дна его вынула бѣлую коробочку.
Опять заплакала молодая женщина и горячо приложила къ своимъ губамъ холодное золото, и точно отрывая что-либо отъ сердца, поднялась она, перекрестила малютку, спавшаго съ тяжелымъ дыханіемъ въ люлькѣ, и быстро вышла изъ своей квартирки-конурки.
Лавочникъ-ростовщикъ давалъ за крестъ только три
рубля... Еле-еле вымолила Маруся еще одинъ рубль, съ отчаянія и тоски пообѣщавъ лавочнику, уже давно ухаживавшему за красивой женщиной, придти къ нему какъ-нибудь, когда ребенку будетъ получше, пить чай...
Это обѣщаніе жгло ее, но она прогоняла уколы совѣсти мыслями о Трошѣ, который теперь, быть можетъ, опять проснулся и плачетъ своимъ надрывнымъ крикомъ, корчась отъ боли и стуча ножками.
И Маруся удваивала шаги и не шла, а летѣла въ хорошій винный магазинъ, на углу двухъ улицъ.
Четыре рубля были отданы, и въ рукахъ у Маруси бутылка заграничнаго коньяку съ какими-то непонятными буквами на этикетѣ.
Крѣпко прижимаетъ бутылку къ своей груди женщина, и теперь спокойствіе начинаетъ окутывать ее смущенную душу... Навѣрное, коньякъ поможетъ. Вѣдь докторъ такъ рѣшительно говорилъ... Не станетъ же онъ лгать... И личико
Троши, сморщенное и истощенное, теперь предъ нею трепещетъ въ красочныхъ переливахъ, и кажется бѣдной женщинѣ, что ея ненаглядный сыночекъ уже выздоровѣлъ и смѣется ласково, какъ смѣялся онъ ей еще недавно...
Уже два раза давала драгоцѣнную влагу ребенку Маруся и радовалась, Троша спалъ теперь крѣпко, и дыханіе его было ровное и спокойное. И желудочекъ какъ будто бы дѣйствовалъ лучше...
Но не спала измученная мать. Володи все еще не было, хотя ночь блѣднѣла, и сѣрыя сумерки, свѣтлѣвшія и дѣлавшіяся прозрачными, звали къ себѣ утро.
Снова страхи заползли ей въ сердце, и въ полудремѣ она задыхалась отъ кошмарныхъ сновидѣній и просыпалась ежеминутно отъ острой жути, сжимавшей сердце. И опять, и снова видѣлись ей картины несчастій съ милымъ Володей.
IV.
Маруся вскочила со стула, такъ ярко почувствовала она, что падаетъ въ пропасть вмѣстѣ съ Володей.
Въ квартирѣ стояла глухая тишина. Но среди этого
молчанія ночи Маруся чуткимъ ухомъ уловила тяжесть
КЪ ПРІѢЗДУ ПРЕЗИДЕНТА ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКИ.
Дредноутъ „Франціяˮ, на которомъ прибылъ Президентъ Пуанкарэ въ Россію.