Люблю тебя, когда помпейской фреской, Вся позолочена живымъ огнемъ волосъ,
Ты смотришь на меня. Люблю твой профиль рѣзкій,
Твой римскій носъ.
Подъ поцѣлуями дрожатъ и пламенѣютъ
Черты недвижныя, а въ безднѣ глазъ ночныхъ Кружатся демоны, и страстью крылья вѣютъ
У неземныхъ.
Веснушки легкія медово-золотисты. Какъ нѣжно льнутъ онѣ къ прозрачности лица! И всѣ твои черты, какъ мраморъ, чисты
И строги до конца.
Борисъ Садовской. Роль по назначенію.
Разсказъ.
I.
— Уходите!.. Сейчасъ же уйдите!.. Вы слышите?.. Сію же минуту уйдите! Я не могу васъ видѣть!..
— Но, Зина... Дайте объяснить... И вообще... Почему такъ внезапно?..
— Потомъ, потомъ! Когда нибудь!..
Сигаровъ недоумѣнно пожалъ плечами и попятился къ
дверямъ. Это былъ жестъ. На самомъ дѣлѣ то, что онъ испытывалъ и ощущалъ въ себѣ, было далеко отъ недоумѣнія. Скорѣе, — стыдъ и жалость къ себѣ и ясное сознаніе, что иначе не могло произойти. Жестъ недоумѣнія явился самъ собой, какъ всегда у него. Стало еще больше стыдно и захотѣлось поскорѣе исчезнуть.
Но Зина задержала его:
— Впрочемъ, постойте... Я вамъ скажу...
Зина отняла руки отъ лица и взглянула на него открыто-враждебнымъ взглядомъ. Заговорила медленно и спокойно:
— Могла-ли я думать, Сигаровъ, что вы такой?.. Послушайте, Сигаровъ! Если вы обманули, то во что вѣрить? Въ кого вѣрить?.. Не дѣлайте оскорбленнаго лица, я все равно не повѣрю вамъ... Вѣдь, я знаю, что вы можете въ любой моментъ изобразить и любовь, и ненависть, и испугъ, и радость, и благородное негодованіе, и тихое умиленіе... Я еще знаю, что въ душѣ вашей пустота! Въ этомъ и есть вашъ обманъ!
Сигаровъ стоялъ у дверей, не сгоняя съ лица выраженія недоумѣнія. Эта поза теперь, послѣ словъ Зины, была совсѣмъ неумѣстна и смѣшна, но тонкое лицо Сигарова, всегда такое подвижное, на этотъ разъ застыло, словно окаменѣло.
Зина встала, подошла близко къ Сигарову и, смѣлымъ взглядомъ ища его встрѣчнаго взгляда, продолжала:
— Я на васъ не сержусь, нѣтъ!.. Развѣ вы въ чемъ виноваты, что вы такой? Я на себя сержусь и на міръ, гдѣ обманъ во всемъ... Вы знаете, вѣдь я любила васъ... Да, я не боюсь и не стыжусь признаться... Четыре года я любила васъ, и одного дня близкаго знакомства, одной бесѣды было довольно для того, чтобы вырвать давнюю любовь со всѣми корнями!.. Посмотрите, Сигаровъ!.. Вся моя комната обвѣшана вашими портретами. Вотъ вы въ роли Отелло, вотъ вы Гамлетъ, Кинъ, Незнамовъ. Чацкій... У меня еще альбомъ есть — вы во всѣхъ роляхъ... За четыре года я не пропустила ни одного спектакля, въ которомъ вы участвовали. Ни одного!.. Вы были содержаніемъ моей жизни. Если я не старалась познакомиться съ вами, ближе къ вамъ подойти, то только потому, что считала себя не доросшей до васъ, не созрѣвшей, не достойной... Я спрашивала себя: развѣ я могу такъ тонко чувствовать, такъ глубоко переживать, такъ любить, такъ ненавидѣть, такъ рваться къ истинѣ, какъ онъ?.. Я васъ не сливала съ тѣми вымышленными героями, которыхъ вы изображали... Я знала, что слова, которыя вы произносите, не ваши, что это изъ книги, что въ будкѣ сидитъ суфлеръ, подсказывающій вамъ фразу за фразой... Но что въ томъ? Вѣдь, я видѣла многихъ актеровъ на сценѣ и чувствовала ихъ актерство! У васъ слова изъ роли звучали, какъ ваши... Вы... Ну да, это вы сами, вы сами, а не призрачный герой, переживали любовь, ревность, сомнѣнія, исканія истины... Иначе развѣ могли бы вы такъ волновать, такъ заражать своими тревогами?.. Развѣ съ пустой душой можно хоть на минуту быть Гамлетомъ?.. Скажите, Сигаровъ, я хочу слышать отъ васъ, развѣ можно?
— Нельзя, Зина, — тихо отвѣтилъ Сигаровъ. — Ну, а вы?
Сигаровъ усмѣхнулся.
— Вы ужъ такъ и порѣшили, Зина? Окончательно убѣдились?
— Окончательно!
— Изслѣдовали мою душу, какъ ученыя экспедиціи изслѣдуютъ новыя земли, и нашли ее пустою?
Зина твердо отвѣтила:
— Вошла въ храмъ, откуда доносились до меня пѣсни ангеловъ, и нашла пустыню. — Кто же пѣлъ?
— Притворщикъ, — тихо отвѣтила дѣвушка.
Премьерши труппы А. П. Павловой.
ПАВЛОВА.
Пласковецкая.
Абикромбова.
Бутъ.
Съ фот. А. К. Булла.