Сигаровъ провелъ рукой по лбу, потомъ перешелъ въ другой конецъ комнаты и, перелистывая альбомъ, медленно и мягко сказалъ:
— Нельзя такъ скоро и такъ рѣшительно изрекать приговоръ. Вы подумали объ этомъ, Зина?
— Если я не права, разубѣдите меня! — Какъ?
— Скажите, кто вы?
— Не знаю, Зина!.. Потому я и говорю, не надо такой торопливости и такой рѣшительности, Зина... Я объ этомъ думаю годы, и еще не знаю... Когда я рѣшу этотъ вопросъ, я вамъ скажу, Зина.
Зина не отвѣтила. Она стояла по прежнему у дверей и перебирала руками кисти портьеры. Она была небольшая, худенькая, съ фигурой подростка и съ блѣднымъ, немного продолговатымъ личикомъ, носившимъ печать тревоги отъ широко-раскрытыхъ сѣрыхъ, съ большими зрачками, глазъ и отъ тонкихъ, розовыхъ, неспокойныхъ губъ.
Сигаровъ склонился надъ альбомомъ, красиво изогнувъ свою стройную фигуру, и какъ-то особенно-умѣло, будто позируя фотографу, повернулъ гладко-выбритое холенное лицо въ полу-профиль къ Зинѣ. Чувство стыда и жалости къ себѣ уже разсѣялось. Въ душѣ привычно разлеглось спокойное равнодушіе и ощущеніе найденной позы. Въ головѣ проносились обрывки мыслей: о Зинѣ, о томъ, что было бы хорошо полюбить ее по настоящему, о коллекціи его фотографій у Зины, о томъ, что черезъ часъ надо ѣхать въ театръ гримироваться и еще многое. Промелькнула мысль: «значитъ, съ этой романъ не удался», но не вызвала ни сожалѣнія, ни досады.
Сигаровъ выпрямился, провелъ рукой по волосамъ и отрывисто произнесъ: — Пора!
— Погодите! — встрепенувшись, отозвалась Зина.
Сигаровъ покорно сѣлъ.
— Я была несправедлива, Сигаровъ, — тихо заговорила дѣвушка, — я обидѣла васъ... Вы сердитесь?
— Что вы, Зина! Развѣ въ томъ дѣло?
Зина выпустила изъ рукъ кисть портьеры, подошла къ Сигарову и сѣла на низенькомъ пуфѣ лицомъ къ нему. Въ зеркалѣ на противоположной стѣнѣ Сигаровъ увидѣлъ себя, большого упитаннаго красавца съ благороднымъ тонкимъ лицомъ, и у ногъ гордаго мужчины робко съежившуюся хрупкую и блѣдную дѣвушку съ тоской и тревогой въ поднятомъ на него взглядѣ. Это понравилось Сигарову, какъ эффектная «мизансцена», и онъ окончательно попалъ во власть позы.
— Вотъ что я думаю, Сигаровъ, — тихо заговорила Зина. — За эти нѣсколько часовъ вы не сказали и не сдѣлали ничего такого, что дало бы мнѣ право такъ обидѣть васъ... Но вы меня поймите, Сигаровъ!.. Вы были, какъ всѣ... какъ всякій... Развѣ этого мало? Вѣдь, четыре года я ждала васъ, а вы были, какъ всѣ... Но, можетъ быть, это не ваша вина, а моя?.. Можетъ быть, это вы со мной такой, потому что я иного не стою? Скажите мнѣ это, Сигаровъ, обрадуйте меня!
— Нѣтъ, я всегда таковъ и со всѣми, — твердо отвѣтилъ Сигаровъ.
— Вы клевещете на себя, Сигаровъ!.. Зачѣмъ?.. Мнѣ легче и радостнѣй думать, что я виновата, что со мной, такой незначительной и глупенькой, вы прячете себя, настоящаго, за завѣсы пустыхъ и пошлыхъ словъ и шутокъ... Когда вы заговорили о любви, вы знаете, что мнѣ показалось? Что вы играете роль!.. И это такъ странно... На сценѣ вы настоящій, а въ жизни поддѣльный...
— Это правда, Зина!
— И я подумала, что вы и на сценѣ только актеръ... Я подумала, что обманъ въ разстояніи, что если бы я такъже близко наблюдала васъ, когда вы
играете, я тоже видѣла бы только фальшь и притворство, поддѣльное чувство и лживый жестъ... И я рѣшила... Часъ тому назадъ я рѣшила, что больше не пойду васъ смотрѣть, что васъ больше нѣтъ для меня... Но, вѣдь, я была несправедлива!.. Скажите, Сигаровъ, вѣдь, я была несправедлива? Вѣдь, на сценѣ вы не лжете?
— Нѣтъ! — увѣренно сказалъ Сигаровъ.
— Какъ это хорошо! Какъ это хорошо, что я ошиблась!.. И вотъ я теперь рѣшила иначе. Обѣщайте мнѣ только исполнить мою просьбу... — Обѣщаю.
— Сегодняшняго дня не было! Въ этомъ вся моя просьба. — Забыть?
— Вычеркнуть изъ памяти. Я вамъ не писала этого глупаго письма. Вы не приходили ко мнѣ. Мы съ вами незнакомы. Для васъ я одна изъ многихъ неизвѣстныхъ вамъ поклонницъ. Вы для меня — далекій, недостижимый, свѣтлый, свѣтлый... Хорошо?
— Подчиняюсь.
Такъ они разстались.
II.
Въ тотъ вечеръ Сигаровъ игралъ роль любовника въ пустой и глупой французской комедіи. Премьеръ и любимецъ публики, Сигаровъ пользовался привиллегіей выбирать для себя роли. Эта роль ему не нравилась, и играть ее долженъ былъ другой актеръ. Случилось, однако, что наканунѣ спектакля заболѣлъ исполнитель главной роли въ пьесѣ, и Сигарову волей-неволей пришлось наскоро подготовиться и выступить въ спектаклѣ. За десять лѣтъ это былъ первый случай, когда Сигарову напомнили — деликатно, но настойчиво —
Премьерши труппы А. П. Павловой. Бутъ.
Плясковецкая.
Абикромбова.Съ фот. А. К. Булла
— Нельзя такъ скоро и такъ рѣшительно изрекать приговоръ. Вы подумали объ этомъ, Зина?
— Если я не права, разубѣдите меня! — Какъ?
— Скажите, кто вы?
— Не знаю, Зина!.. Потому я и говорю, не надо такой торопливости и такой рѣшительности, Зина... Я объ этомъ думаю годы, и еще не знаю... Когда я рѣшу этотъ вопросъ, я вамъ скажу, Зина.
Зина не отвѣтила. Она стояла по прежнему у дверей и перебирала руками кисти портьеры. Она была небольшая, худенькая, съ фигурой подростка и съ блѣднымъ, немного продолговатымъ личикомъ, носившимъ печать тревоги отъ широко-раскрытыхъ сѣрыхъ, съ большими зрачками, глазъ и отъ тонкихъ, розовыхъ, неспокойныхъ губъ.
Сигаровъ склонился надъ альбомомъ, красиво изогнувъ свою стройную фигуру, и какъ-то особенно-умѣло, будто позируя фотографу, повернулъ гладко-выбритое холенное лицо въ полу-профиль къ Зинѣ. Чувство стыда и жалости къ себѣ уже разсѣялось. Въ душѣ привычно разлеглось спокойное равнодушіе и ощущеніе найденной позы. Въ головѣ проносились обрывки мыслей: о Зинѣ, о томъ, что было бы хорошо полюбить ее по настоящему, о коллекціи его фотографій у Зины, о томъ, что черезъ часъ надо ѣхать въ театръ гримироваться и еще многое. Промелькнула мысль: «значитъ, съ этой романъ не удался», но не вызвала ни сожалѣнія, ни досады.
Сигаровъ выпрямился, провелъ рукой по волосамъ и отрывисто произнесъ: — Пора!
— Погодите! — встрепенувшись, отозвалась Зина.
Сигаровъ покорно сѣлъ.
— Я была несправедлива, Сигаровъ, — тихо заговорила дѣвушка, — я обидѣла васъ... Вы сердитесь?
— Что вы, Зина! Развѣ въ томъ дѣло?
Зина выпустила изъ рукъ кисть портьеры, подошла къ Сигарову и сѣла на низенькомъ пуфѣ лицомъ къ нему. Въ зеркалѣ на противоположной стѣнѣ Сигаровъ увидѣлъ себя, большого упитаннаго красавца съ благороднымъ тонкимъ лицомъ, и у ногъ гордаго мужчины робко съежившуюся хрупкую и блѣдную дѣвушку съ тоской и тревогой въ поднятомъ на него взглядѣ. Это понравилось Сигарову, какъ эффектная «мизансцена», и онъ окончательно попалъ во власть позы.
— Вотъ что я думаю, Сигаровъ, — тихо заговорила Зина. — За эти нѣсколько часовъ вы не сказали и не сдѣлали ничего такого, что дало бы мнѣ право такъ обидѣть васъ... Но вы меня поймите, Сигаровъ!.. Вы были, какъ всѣ... какъ всякій... Развѣ этого мало? Вѣдь, четыре года я ждала васъ, а вы были, какъ всѣ... Но, можетъ быть, это не ваша вина, а моя?.. Можетъ быть, это вы со мной такой, потому что я иного не стою? Скажите мнѣ это, Сигаровъ, обрадуйте меня!
— Нѣтъ, я всегда таковъ и со всѣми, — твердо отвѣтилъ Сигаровъ.
— Вы клевещете на себя, Сигаровъ!.. Зачѣмъ?.. Мнѣ легче и радостнѣй думать, что я виновата, что со мной, такой незначительной и глупенькой, вы прячете себя, настоящаго, за завѣсы пустыхъ и пошлыхъ словъ и шутокъ... Когда вы заговорили о любви, вы знаете, что мнѣ показалось? Что вы играете роль!.. И это такъ странно... На сценѣ вы настоящій, а въ жизни поддѣльный...
— Это правда, Зина!
— И я подумала, что вы и на сценѣ только актеръ... Я подумала, что обманъ въ разстояніи, что если бы я такъже близко наблюдала васъ, когда вы
играете, я тоже видѣла бы только фальшь и притворство, поддѣльное чувство и лживый жестъ... И я рѣшила... Часъ тому назадъ я рѣшила, что больше не пойду васъ смотрѣть, что васъ больше нѣтъ для меня... Но, вѣдь, я была несправедлива!.. Скажите, Сигаровъ, вѣдь, я была несправедлива? Вѣдь, на сценѣ вы не лжете?
— Нѣтъ! — увѣренно сказалъ Сигаровъ.
— Какъ это хорошо! Какъ это хорошо, что я ошиблась!.. И вотъ я теперь рѣшила иначе. Обѣщайте мнѣ только исполнить мою просьбу... — Обѣщаю.
— Сегодняшняго дня не было! Въ этомъ вся моя просьба. — Забыть?
— Вычеркнуть изъ памяти. Я вамъ не писала этого глупаго письма. Вы не приходили ко мнѣ. Мы съ вами незнакомы. Для васъ я одна изъ многихъ неизвѣстныхъ вамъ поклонницъ. Вы для меня — далекій, недостижимый, свѣтлый, свѣтлый... Хорошо?
— Подчиняюсь.
Такъ они разстались.
II.
Въ тотъ вечеръ Сигаровъ игралъ роль любовника въ пустой и глупой французской комедіи. Премьеръ и любимецъ публики, Сигаровъ пользовался привиллегіей выбирать для себя роли. Эта роль ему не нравилась, и играть ее долженъ былъ другой актеръ. Случилось, однако, что наканунѣ спектакля заболѣлъ исполнитель главной роли въ пьесѣ, и Сигарову волей-неволей пришлось наскоро подготовиться и выступить въ спектаклѣ. За десять лѣтъ это былъ первый случай, когда Сигарову напомнили — деликатно, но настойчиво —
Премьерши труппы А. П. Павловой. Бутъ.
Плясковецкая.
Абикромбова.Съ фот. А. К. Булла