наши катанья на островахъ зимой? Помнишь, какъ былъ разведенъ Троицкій мостъ, и въ ожиданіи, пока его наведутъ, двѣ парочки успѣли переговорить о многомъ между собою. Да, есть о чемъ вспомнить и въ прошломъ...
Ну, прощай пока. Пиши, если хочешь, а лучше не пиши: все равно отвѣчать не буду, — некогда. Можетъ быть, соберешься сама? Только смотри: я ревнива... Это шутки, конечно. Мое сердце свободно, и я думаю, что этой свободы я не промѣняю на глупости самой романтической страсти.
Твой «бѣсенокъ» Люся Мещерская».
«Р. S. Да, вотъ прекрасно, самое главное и забыла. До меня дошло, будто докторъ Немировъ пишетъ отъ моего имени письма Турицыну въ Швейцарію. Узнай, пожалуйста, правда-ли это? Я не считаю удобнымъ вступать самой въ переписку съ докторомъ, потому что мы не знакомы, но ты его хорошо знаешь и можешь пробрать, какъ слѣдуетъ. Вѣдь, это-же возмутительно, не правда-ли? Пожалуй, еще почеркъ мой поддѣлываетъ; и главное, — чего
ради? Съ Викторомъ покончено навсегда и мнѣ даже непріятно вспоминать эти старыя ребяческія глупости. Устрой это, будь добра! Я вовсе не хочу, чтобы мою фамилію трепали Богъ знаетъ гдѣ и для чего.
Л. М. »
IV.
Петербургъ, 16 іюля 1912 г.
«Милостивая Государыня Людмила Андреевна!
Очень радъ, что узналъ, наконецъ, вашъ адресъ и могу дать вамъ объясненія по поводу письма, написаннаго Виктору Александровичу Турицыну въ Швейцарію. Мнѣ думается, мы съ вами люди слишкомъ различныхъ взглядовъ, чтобы понимать другъ друга или даже только полемизировать въ такихъ вопросахъ; поэтому я сразу же становлюсь на вашу точку зрѣнія, которая, вѣроятно, будетъ и мнѣніемъ большинства, и готовъ признать, что совершилъ преступленье. Позвольте мнѣ все-таки оказать два слова объ его мотивахъ,
Викторъ Турицынъ умираетъ отъ чахотки. Самъ онъ не сознаетъ пока опасности своего положенія, но дни его сочтены. Какъ врачъ и какъ другъ, я долженъ былъ испробовать это средство: оно не могло, разумѣется, совершить чуда, — чудесъ не бываетъ, — но могло облегчить и скрасить послѣднія минуты умирающаго. И, хотя вамъ это болѣе чѣмъ безразлично, я все же считаю долгомъ сказать, что въ значительной степени достигъ цѣли, и поблагодарить васъ за доброе дѣло, которое, безъ вашего вѣдома, сдѣлало ваше имя. Относительно почерка не тревожьтесь: «поддѣлывать» его не было надобности, — больной не знаетъ вашей руки. Я не былъ также авторомъ письма. Писала его женщина, — вамъ все равно, кто именно, —
вложившая въ эти немногія строки всю свою любовь и жалость къ умирающему, — къ сожалѣнію, также безсильныя, потому что теперь уже слишкомъ поздно.
Я не вправѣ, конечно, давать вамъ совѣты или предостерегать отъ чего-либо. Но ваша жизнь впереди. Быть можетъ, и вы поймете со временемъ, что значитъ любовь,
и повѣрите, что для нея нѣтъ ничего приличнаго и неприличнаго, принятаго или непринятаго, нравственнаго или преступнаго. И тогда вы поймете и, быть можетъ, оправдаете то, что такъ возмущаетъ васъ теперь.
Вотъ все, что я хотѣлъ сказать. Остальное всецѣло предоставляю вамъ.
Всегда готовый къ вашимъ услугамъ
Докторъ Немировъ».
V.
«Дорогой докторъ!
Людмила Андреевна Мещерская проситъ меня передать вамъ, что очень жалѣетъ В. Турицына и предоставляетъ вамъ поступать, какъ хотите. Она написала бы ему сама, но боится испортить дѣло, потому что не знаетъ, какъ и что писать. Право, она не такой ужъ плохой человѣкъ; вы ее слишкомъ сурово осуждаете. Она только типичная женщина, довольно пустая и потому еще болѣе, такъ сказать, обнаженная и болѣе безопасная, чѣмъ другія. Конечно, въ болѣзни Турицына очень и очень ви
Братскія могилы.Снимокъ нашего корресп. г. Шок—ра.
Ну, прощай пока. Пиши, если хочешь, а лучше не пиши: все равно отвѣчать не буду, — некогда. Можетъ быть, соберешься сама? Только смотри: я ревнива... Это шутки, конечно. Мое сердце свободно, и я думаю, что этой свободы я не промѣняю на глупости самой романтической страсти.
Твой «бѣсенокъ» Люся Мещерская».
«Р. S. Да, вотъ прекрасно, самое главное и забыла. До меня дошло, будто докторъ Немировъ пишетъ отъ моего имени письма Турицыну въ Швейцарію. Узнай, пожалуйста, правда-ли это? Я не считаю удобнымъ вступать самой въ переписку съ докторомъ, потому что мы не знакомы, но ты его хорошо знаешь и можешь пробрать, какъ слѣдуетъ. Вѣдь, это-же возмутительно, не правда-ли? Пожалуй, еще почеркъ мой поддѣлываетъ; и главное, — чего
ради? Съ Викторомъ покончено навсегда и мнѣ даже непріятно вспоминать эти старыя ребяческія глупости. Устрой это, будь добра! Я вовсе не хочу, чтобы мою фамилію трепали Богъ знаетъ гдѣ и для чего.
Л. М. »
IV.
Петербургъ, 16 іюля 1912 г.
«Милостивая Государыня Людмила Андреевна!
Очень радъ, что узналъ, наконецъ, вашъ адресъ и могу дать вамъ объясненія по поводу письма, написаннаго Виктору Александровичу Турицыну въ Швейцарію. Мнѣ думается, мы съ вами люди слишкомъ различныхъ взглядовъ, чтобы понимать другъ друга или даже только полемизировать въ такихъ вопросахъ; поэтому я сразу же становлюсь на вашу точку зрѣнія, которая, вѣроятно, будетъ и мнѣніемъ большинства, и готовъ признать, что совершилъ преступленье. Позвольте мнѣ все-таки оказать два слова объ его мотивахъ,
Викторъ Турицынъ умираетъ отъ чахотки. Самъ онъ не сознаетъ пока опасности своего положенія, но дни его сочтены. Какъ врачъ и какъ другъ, я долженъ былъ испробовать это средство: оно не могло, разумѣется, совершить чуда, — чудесъ не бываетъ, — но могло облегчить и скрасить послѣднія минуты умирающаго. И, хотя вамъ это болѣе чѣмъ безразлично, я все же считаю долгомъ сказать, что въ значительной степени достигъ цѣли, и поблагодарить васъ за доброе дѣло, которое, безъ вашего вѣдома, сдѣлало ваше имя. Относительно почерка не тревожьтесь: «поддѣлывать» его не было надобности, — больной не знаетъ вашей руки. Я не былъ также авторомъ письма. Писала его женщина, — вамъ все равно, кто именно, —
вложившая въ эти немногія строки всю свою любовь и жалость къ умирающему, — къ сожалѣнію, также безсильныя, потому что теперь уже слишкомъ поздно.
Я не вправѣ, конечно, давать вамъ совѣты или предостерегать отъ чего-либо. Но ваша жизнь впереди. Быть можетъ, и вы поймете со временемъ, что значитъ любовь,
и повѣрите, что для нея нѣтъ ничего приличнаго и неприличнаго, принятаго или непринятаго, нравственнаго или преступнаго. И тогда вы поймете и, быть можетъ, оправдаете то, что такъ возмущаетъ васъ теперь.
Вотъ все, что я хотѣлъ сказать. Остальное всецѣло предоставляю вамъ.
Всегда готовый къ вашимъ услугамъ
Докторъ Немировъ».
V.
«Дорогой докторъ!
Людмила Андреевна Мещерская проситъ меня передать вамъ, что очень жалѣетъ В. Турицына и предоставляетъ вамъ поступать, какъ хотите. Она написала бы ему сама, но боится испортить дѣло, потому что не знаетъ, какъ и что писать. Право, она не такой ужъ плохой человѣкъ; вы ее слишкомъ сурово осуждаете. Она только типичная женщина, довольно пустая и потому еще болѣе, такъ сказать, обнаженная и болѣе безопасная, чѣмъ другія. Конечно, въ болѣзни Турицына очень и очень ви
Братскія могилы.Снимокъ нашего корресп. г. Шок—ра.