манить себя немного шумомъ и движеніемъ и чужими разговорами.
Вышелъ изъ дому. Тысячи предметовъ, тысячи звуковъ, оттѣнковъ, словъ разсѣиваютъ вниманіе и отвлекаютъ его отъ того единственнаго, чѣмъ бываетъ занята душа. Улица на разные голоса вопитъ свою наглую пѣсню, продажную пѣсню большого города. Шелъ я въ толпѣ, чувствуя, какъ растворяется что-то во мнѣ, словно чернила въ водѣ, и какъ-то меньше и глуше становилась моя тоска. И другъ вижу: навстрѣчу мнѣ идетъ... Боже! Конечно, это она, Марья Михайловна Трохименко, жена акцизнаго, наша уѣздная львица и пожирательница сердецъ. У нея бывало всегда веселѣе, чѣмъ въ другихъ домахъ, у нея больше смѣялись, больше пили и ѣли, больше проигрывали и выигрывали въ карты. Это она, Марья Михайловна, въ лунныя ночи говорила со вздохомъ: «Луна — pour lʼamour». И такъ произносила эту фразу, что начальникъ станціи, упорный поклонникъ Марьи Михайловны, непремѣнно дрыгнетъ ногой и начинаетъ нести всякую дичь. Это она, Марья Михайловна, устраивала любительскіе спектакли и «пожарные балы» и танцовала до упаду, до изнеможенія. А какъ она пѣла цыганскіе романсы, а какъ... Развѣ все сразу вспомнишь? О, Марья Михайловна, образецъ уѣзднаго изящества, веселья, вкуса и хорошаго тона!
Вотъ она, совсѣмъ близко. Я поклонился. — Здравствуйте, Марья Михайловна!
Она остановилась, посмотрѣла на меня съ удивленіемъ и, вѣроятно, вспоминая, захлопала глазами.
— Не узнаете?
Я назвалъ себя.
Марья Михайловна улыбнулась и протянула руку.
— Какими судьбами? Сколько лѣтъ, сколько зимъ! Какъ поживаете? Много зарабатываете?
Идя рядомъ съ нею, я постарался добросовѣстно отвѣчать на ея быстрые вопросы и спросилъ о мужѣ ея, акцизномъ Трохименко.
Марья Михайловна пренебрежительно скривила накрашенныя губки.
— Ахъ, не спрашивайте о немъ! Этотъ человѣкъ, погрязшій въ мелочныхъ интересахъ своего замкнутаго кружка,
который... онъ совсѣмъ засосался въ тину уѣзднаго прозябанія, человѣкъ безъ всякихъ горизонтовъ, спустившійся человѣкъ, скажите, развѣ онъ въ состояніи понять всѣ свѣтлые порывы молодой души, которая стремится къ свѣту?..
Я осторожно спросилъ: — Онъ... тамъ остался?
— Ну, конечно. Я уже цѣлый годъ живу здѣсь. — Вы развелись?
— Зачѣмъ? Это буржуазная формальность, которая... я, вообще, презираю буржуазныя формальности... Съ меня довольно сознанія, что онъ мелокъ и ничтоженъ... У меня отдѣльный паспортъ...
Марья Михайловна! Ты ли это?
— Вы что сегодня дѣлаете? — спросила меня Марья Михайловна. — Заняты? — Нѣтъ.
— Тогда пойдемте къ намъ... то-есть ко мнѣ... Впрочемъ, я вамъ скажу... Видите ли, мой мужъ — молодой, начинающій поэтъ... Сегодня онъ будетъ читать свои новыя произведенія. Кое-кто соберется изъ литературнаго міра... Зайдемте сюда въ магазинъ, надо купить килекъ.
Она быстро пошла впередъ, и большое перо на ея шляпѣ качалось побѣдно.
Мы ѣхали на извозчикѣ. Я обѣими руками держалъ свертки съ колбасой, булками, сахаромъ, коробку съ кондитерскимъ пирогомъ, боясь потерять что-нибудь, а Марья Михайловна оживленно говорила:
— Въ сущности, я очень рада, что встрѣтила сегодня васъ. Вы меня знали прежней, такъ что можете оцѣнить, какая перемѣна произошла во мнѣ... Вы понимаете, моя душа окрылилась и теперь она, какъ птица. Тамъ я прозябала, а здѣсь чувствую, что жизнь моя не проходитъ даромъ. Она нужна. Вѣдь, на мнѣ, въ сущности, лежитъ великая миссія... Я вдохновляю человѣка, который меня беззавѣтно любитъ и творитъ разныя... произведенія... эм... поэтическаго характера. Вы понимаете? Я какъ Петрарка или Беатриче.
— Петрарка былъ онъ, а не она.
— Въ самомъ дѣлѣ? Ну, это все равно. Фактъ тотъ! Молокомъ угощаютъ...
Снимокъ наш. корресп. С. Александрова.