РУССКІЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ листокъ.

ВЪ КІЕВЪ И ОБРАТНО.

Въ 1859 году я сбирался сдѣлать какое-нибудь путешествіе, хотя бы и не кругосвѣтное, но могущее разсѣять тоску,
навѣваемую лѣтомъ столицей, изъ которой я, отродясь, дальше окрестностей ея никуда ее выѣзжалъ. Одному нзъ моихъ това
рищей, въ то же время, нужно было отправиться въ Кіевъ, и онъ, зная омоемъ намѣреніи, пригласилъ меня ѣхать съ вимъ вмѣстѣ.
Человѣкъ онъ былъ, съ одной стороны, не совсѣмъ для меня подходящій, потому-что обладалъ, да и по-сю-пору, кажется, еще обладаетъ, свободными средствами, барится, нѣжится и вообще дѣйствуетъ въ широкихъ размѣрахъ, чего я себѣ позво
лить не могъ; но, съ другой стороны, былъ золотой человѣкъ для путешествій: расторопный, находчивый,—словомъ, человѣкъ бывалый и къ тому же весьма веселаго темперамента. Поэтому, надѣясь, ио праву товарищества, умѣрять по возможности его бар
скія замашки, я рѣшился взять его себѣ въ попутчики и провести лѣто въ Кіевѣ.
5-го марта въ 11-ть часовъ, являюсь я на московскую желѣзную дорогу, влача свои чемоданы.
Спутникъ мой ждетъ меня у дверей воксала.
— Ты билета себѣ ве бери, говорятъ онъ, я уже взялъ. — Тѣмъ лучше, отвѣчаю я и иду сдавать свой багажъ.
Меня, какъ водится, провожали родственники и знакомые, и напутствовали различными благами желаніями, совѣтами а запреще
ніями. Заговорившись съ вими, я совершенно потерялъ изъ виду моего товарища я, когда позвонили, почти побѣжалъ къ вагонамъ 2-го класса, надѣясь увидѣть его тамъ. Ищу, вы
сматриваю, окликаю по именп—нѣтъ. Раздается второй звонокъ.
Я бѣгу назадъ въ вокеалъ, родственники моя бѣгутъ за мною, на лицахъ нашихъ написано безпокойство, мы оглядываемся,
суетимся, хлопочемъ и, наконецъ обрѣтаемъ искомаго человѣка, но, о ужасъ! онъ торжественно взываетъ ко мнѣ на французскомъ діалектѣ изъ двери семейнаго вагона.
Меня это очень непріятно поразило; однако разсуждать было некогда, потому-что лишь только я успѣлъ добраться до вазначеинаго мнѣ такимъ-образомъ мѣста, и кивнуть головою моимъ доброжелателямъ—поѣздъ тронулся.
Спутникъ мой жпвописпо разлегся ва одномъ изъ дивановъ; я, недовольный, усѣлся въ уголъ другаго, и мы долго молчали.
Въ вагонѣ нашемъ находилась маленькая желѣзная печка, которая была весьма тщательно истоплена, и скоро я принуж
денъ былъ снять шубу и положить ее на столикъ, поставленный къ нашимъ услугамъ.
— Скажи, пожалуйста, обратился я наконецъ къ своему то
варищу, что тебѣ вздумалось такъ торжественно помѣститься?, — Mais mon cher...
— Вопервыхъ, скука страшная; мы ужъ и въ Петербургѣ другъ другу порядочно надоѣли, а тутъ сиди день и ночь съ глазу-на-глазъ, тогда-какъ имѣли бы случай сойтись съ новыми людьми, быть-можетъ, очень-хорошями...
— Съ людьми, которые мѣшали бы мнѣ спать, отвѣчалъ мой прихотливый спутникъ, съ людьми, толкующими всякій вздоръ лично вхъ интересующій, а еще,хуже, какія-нибудь общія мѣста для поддержанія разговора...Нѣтъ! я того мнѣнія, что въ Рос
сіи еще невозможно путешествовать въ обществѣ...мы еще не готовы для общественныхъ бесѣдъ людей, совершенно незнако
мыхъ между собою; намъ говорить не о чемъ; наконецъ мы до того боимся другъ-друга, что, прежде чѣмъ разинемъ ротъ, двадцать разъ обнюхаемъ человѣка, съ которымъ сбираемся говорить... все зто просто скучно и по-моему..-
— По-твоему, перебилъ я, слѣдуетъ заплатить бѣшенныя деньги, чтобы показать ^достойному человѣчеству на сколько ты выше ТОЛПЫ...
Оказалось, что этимъ замѣчаніемъ я повалъ не въ бровь, а прямо въ глазъ моему товарищу, и вызвалъ съ его стороны цѣлый потокъ рѣчей, которыми онъ силился доказать, что показывать никому н ничего не намѣревался. Но такъ-какъ доказа
тельства эти высказывались товомъ выше обыкновеннаго, то не трудно было заключать, что торжественнымъ помѣщеніемъ мы обязаны только его фанфаронству и фатовству.
Я не унимался.
— Хорошо тебѣ: у тебя денегъ куры ве клюютъ, а мнѣ, дай Богъ, чтобы хватило на всю поѣздку...
— Да стоитъ ли объ этомъ толковать...ну, я заплату за это одинъ...
— Нѣтъ, этого я не потерплю, возразилъ я, и, съ своей стороны, пустился въ нескончаемыя словоизверженія съ цѣлію дать почувствовать своему товарищу, что я ве имѣю обыкновенія пользоваться чьею-либо собственностію, ве пріобрѣтя на нее прежде законныхъ правъ.
Въ такихъ преніяхъ провели мы начало пути Г къ вечеру я уже начиналъ мириться съ своимъ прекротнЕімъ положеніемъ и, преспокойно растянувшись на мягкомѴдиванѣ, крѣпко заснулъ, такъ-что спутникъ мой не могъ даже разбудить меня къ ужи
ну; а на другое утро, я уже громко воспѣвалъ удобство вагона, и мысленно благодарилъ своего товарища за доставленное мнѣ, nolens volens, спокойствіе. ~
Въ Москвѣ мы пробыли нѣсколько дней и успѣли видѣть очепь-мпого замѣчательнаго; но такъ-какъ на этотъ разъ я хочу говорить о Кіевѣ, то, оставивъ московскія впечатлѣнія свои при миѣ и сокративъ словоохотливыя повѣствованія о нашемъ пу
тешествіи, постараюсь скорѣе перейти къ посильному описанію древнѣйшей столицы и, какъ съ умѣю, передать то дивное впечат
лѣніе, какое навѣки оставилъ воинѣ этотъ живописный городъ. Да я что скажу я о своемъ путешествіи? Развѣ только, что товарищъ мой купилъ въ Москвѣ тяжелѣйшую коляску, въ которой мы натерпѣлись порядочно. Ѣхали мы на Тулу, Орелъ и т. д.
За Серпуховымъ, ночью, переѣзжали со страхомъ п трепетомъ Оку, выслушавъ прежде повѣсть о томъ, какъ наканунѣ, недалеко отъ этого мѣста, мужикъ съ возомъ провалился. Впро
чемъ, по чувству-самохраненія, мы, по колѣна въ снѣгу, перешли пѣшкомъ эту опасную переправу вслѣдъ за нашимъ ковчегомъ,
которому мысленно пророчили погибель. Погибели ему однако не приключилось и мы въ ту же ночь раза три принуждены были останавливаться въ снѣгахъ, такъ-какъ измученная худы-* мн дорогами шестерка почтовыхъ насилу двигала нашу допотоп
ную колесницу. Въ одинъ изъ этихъ трехъ разовъ мы немного
безцеремонно распорядились лошадьми какого-то встрѣтившагося намъ проѣзжаго, закупорившагося въ свою карету и до сей поры, я думаю, неподозрѣвающаго, что ему изъ-за насъ при№ 12.20-го АПРҌЛЯ.
1860 ГОДА.