шлось простоять лишпихъ полчаса на большой дорогѣ. Что этотъ встрѣчный намъ господинъ-личность весьма хорошая и гуманная, можно было заключить изъ того, что онъ поса
дилъ въ карету, вмѣстѣ съ собой, своего человѣка. Оба спали сномъ непробудимымъ; мы же, простоявъ болѣе получаса, крайне обрадовались возможности выйти изъ такого томительнаго положе
нія. Просьба наша немедленно подѣйствовала на добраго русскаго мужика-возницу п опъ бепрекословно одолжилъ намъ тройку своихъ лошадей, которая, воскресивъ увядшія силы нашей ше
стерки и тронувъ насъ съ мѣста, возвратилась къ находившимся въ объятіяхъ Морѳея гумапному барину и его бдительному аргусу. При этомъ надо замѣтить, что мы ничего пе сулили ям
щику на водку, и дали только потому, что долгъ платежемъ
красенъ. Но не такъ добродѣтельны и услужливы малороссычерниговцы, какимъ оказался этотъ орловскій возница. Не разъ вспоминали мы его, стоя не полчаса, а цѣлыхъ четыре и пять часовъ, въ какой-нибудь черниговской лужѣ. Проѣдетъ мимо пасъ злополучпыхъ чумакъ и на всѣ наши возваиія не удостоятъ даже ц отвѣтомъ, или заломитъ съ насъ десять карбованцевъ, чтобы только выручить изъ бѣды.
Вѣкъ не забуду я черниговской грязи! За Орломъ скоро кончается шоссе и горе путнику, дерзнувшему въ мартѣ мѣсяцѣ,
въ тяжеломъ экипажѣ странствовать по греблямъ и топямъ этой благословенной губерніи! О топяхъ и говорить нечего; гребли же просто адъ. Вообразите себѣ узкую дорогу, по которой два эки
пажа еле-еле разъѣдутся, усаженную по обѣ стороны большими толстыми вербами и украшенную изящно-вымазанными сѣрой кра
скою тумбочками. Внѣшность, изволите видѣть, весьма миловидная; но что сотворила изобрѣтательность малороссійская съ самою до
рогою, такъ это просто уму непостижимо. Навалено безъ толку хворосту, дрекольевъ, соломы и всякой всячины, которая конечно не дозволяетъ завязнуть на цѣлыя сутки, но за-то можетъ изу
вѣчить всякаго сѣдока, бросая его изъ угла въ уголъ экипажа и грозя ежеминутнымъ паденіемъ. Особепно замѣчательна, въ этомъ отношеніи, пресловутая деревянная мостовая въ городѣ Нѣжинѣ. Это тоже гребля, но въ добавокъ безконечпая. Слухи носились, что скоро откроется шоссе до самаго Кіева; не знаю осуществились ли оші, но, во время нашего путешествія, мы порядкомъ поплатилась, неоднократно выдавая по пяти, по шести рублей, чтобъ насъ только вытащили изъ топей. Газъ помогла намъ гурьба мужич
ковъ (числомъ около 20-ти), ва своихъ плечахъ вывезшая насъ на ровное мѣсто; въ другой разъ-пара воловъ, замѣнившихъ уже не шесть, а двѣнадцать почтовыхъ лошадей.
Ко всѣмъ этимъ бѣдствіямъ присоединился голодъ томившій пасъ по цѣлымъ суткамъ.
Честь и слава тебѣ Борзна, скромный, грязный, но насытившій насъ городокъ! Пріѣхали мы въ Борзну попью. Я дремалъ въ коляскѣ и, несмотря аа спущенный фордекъ, ирепорядочно вымокъ отъ мелкаго проницательнаго дождя. Спутникъ мой, вездѣ игравшій роль командира, бранившійся съ ямщиками, старостами, смотрителями, щедрою рукою дававшій всѣмъ, кому слѣдуетъ п
ве слѣдуетъ, на водку, вышелъ на станцію и присылаетъ ко мнѣ кого-то съ приглашеніемъ въ комнату. Нехотя разстался я со своею дремотой, нехотя вылѣзъ изъ ковчега и, сояаый еще, пошатываясь, вхожу въ грязную комнату н слышу:
— Ты приготовишь.намъ консоме, пошшаешъ, потомъ спаржу, только пожалуста безъ всякихъ соусовъ, потомъ что-нибудь жареное...
— Не можетъ-быть, воскликнулъ я, какъ бы отрезвившись и глядя съ сіяющимъ лиценъ на печесаннаго дѣтиву, молча слушающаго приказанія моего товарища, который залился добродушнымъ смѣхомъ. Всѣ невзгоды, всѣ невыносимые скандальчики вашего странствія, только смѣшили его. Всю дорогу со
хранялъ онъ веселое настроеніе и умѣрялъ мои нетерпѣливые
выходки стереотипною фразою, которая почти не сходила у него съ языка: маленькія непріятности не должны мѣшать большому удовольствію. Иной разъ даже досадно станетъ в какъ только услышишь слово маленькія, скажешь ему:
— Да брось ты пожалуста, вѣдь надоѣстъ, все одной тоже, одно и тояге...
— Ничто не ново водъ луною возразитъ оиъ совершенно серьезно, и непремѣнно кончитъ свою невыносимую фразу.
Оказалось, что консоме и спаржа заказывались для украше
нія рѣчи, на самомъ же дѣлѣ Борзна могла снабдить насъ только курами, изъ которыхъ и сотворили намъ нѣчто въ родѣ обѣда, показавшагося намъ на тощій желудокъ великолѣпнымъ.
Хвала тебѣ грязнѣйшая, во тѣмъ не меиѣе гостепріимная Борзна! другіе тебѣ подобные городишки не давали вамъ ничего.
Одиако къ Кіеву, къ Кіеву! Тихо двигались мы, тихо добираюсь и я до настоящей цѣли разсказа. Ни гдѣ не ночуя, ви гдѣ болѣе часу на станціяхъ не засиживаясь, платя двойные
прогоны чуть ли не всю дорогу, мы ровно недѣлю ѣхали отъ Москвы до вожделѣннаго края.
Страдали мы, бѣдствовали, горевали; во всѣ страданія нашя ничто въ сравненіи съ несчастнымъ положеніемъ ямщиковъ. Вотъ горемыки! Ночью, какая бы ни была погода, тащись, ве
зи господъ проѣзжихъ и хоть тебѣ и зги не видать, хоть ты и не воленъ въ убійственной дорогѣ, но вывалить не смѣй, а не то...Недаромъ одинъ, выбившійся изъ силъ для нашего благопо
лучія, ямщикъ-еврей съ отчаяніемъ ропталъ, что судьба создала его человѣкомъ.
— Луцсе-зе-бъ мнѣ козой родиться! цто-зе это за несчастье за ’ такое за узасиое!
Но такъ-какъ онъ уродился не козой, а человѣкомъ, то всетаки умудрился доставить васъ къ мѣсту. И пе онъ одинъ, а всѣ довозили насъ рано или поздно куда слѣдуетъ, и вотъ мы у Кіева, и вотъ мы уже шагомъ ѣдемъ во великолѣпному днѣпровскому мосту.
Глухая, темная, но тихая и теплая ночь. Не видимъ мы красотъ днѣпровскихъ высокихъ береговъ;ііередъ нами рисуются толь
ко громадныя, черныя массы и жалѣемъ мы, что не ночевали въ Броварахъ, послѣдней станціи, и не подъѣхали къ Кіеву утромъ.
Проведя въ Кіевѣ нѣсколько мѣсяцевъ, я неоднократно ѣздилъ ва ту сторону моста, чтобы полюбоваться городомъ съ луговаго берега широкаго Днѣпра. Полагаю, что у человѣка, даже избалованнаго красотами природы, повидавшаго на своемъ вѣку
множество вѣликолѣпныхъ видовъ, видъ Кіева надолго останется въ памяти; ва меня же опъ произвелъ навѣки неизгладимое впечатлѣніе. Не забыть мнѣ этой своебразной картинной группировки береговыхъ утесовъ. То возвышаясь,то понижаясь, тянутся вдоль рѣ
ки эти громадныя массы, мѣстами поросшія травой и кустарникомъ, мѣстами осѣненныя высокими, развѣсистыми дубами и липами, мѣ
стами какъ бы оборванныя прихотливою, ио слишкомъ искусною рукою, чтобы дать взору пораженнаго зрителя отдохнуть отъ нескончаемой разнообразной зелеви, на яркихъ, неправильныхъ несчанвыхъ полосахъ. На этихъ возвышенностяхъ виднѣются только златоверхія главы церквей, дополняющія и украшающія карти
ну. Но не удовольствовался я видовъ одного Кіева съ противоположнаго берега Днѣпра; я ѣздилъ внизъ и вверхъ по рѣкѣ в любовался такими же живописными утесами, любовался безъ конца, не цѣлымъ часамъ. Такъ, помню, долго простоялъ я про
тивъ Подола. На верху, на одной изъ высотъ красуется изящной,
превосходной архитектуры церковь св. Андрея Первозваннаго, и стоитъ она ничѣмъ не заслоняемая, надъ всѣмъ возвышаясь, осѣ
няя и охраняя все, ниже ее находящееся, крестомъ Апостола, во вмя котораго воздвигнута, крестомъ ва томъ же мѣстѣ озаряв
шимъ благодатію этн дивныя страны. Лѣвѣе, ва другой высотѣ, новый памятникъ Владиміру, первому пріявшему крестъ этотъ и
дилъ въ карету, вмѣстѣ съ собой, своего человѣка. Оба спали сномъ непробудимымъ; мы же, простоявъ болѣе получаса, крайне обрадовались возможности выйти изъ такого томительнаго положе
нія. Просьба наша немедленно подѣйствовала на добраго русскаго мужика-возницу п опъ бепрекословно одолжилъ намъ тройку своихъ лошадей, которая, воскресивъ увядшія силы нашей ше
стерки и тронувъ насъ съ мѣста, возвратилась къ находившимся въ объятіяхъ Морѳея гумапному барину и его бдительному аргусу. При этомъ надо замѣтить, что мы ничего пе сулили ям
щику на водку, и дали только потому, что долгъ платежемъ
красенъ. Но не такъ добродѣтельны и услужливы малороссычерниговцы, какимъ оказался этотъ орловскій возница. Не разъ вспоминали мы его, стоя не полчаса, а цѣлыхъ четыре и пять часовъ, въ какой-нибудь черниговской лужѣ. Проѣдетъ мимо пасъ злополучпыхъ чумакъ и на всѣ наши возваиія не удостоятъ даже ц отвѣтомъ, или заломитъ съ насъ десять карбованцевъ, чтобы только выручить изъ бѣды.
Вѣкъ не забуду я черниговской грязи! За Орломъ скоро кончается шоссе и горе путнику, дерзнувшему въ мартѣ мѣсяцѣ,
въ тяжеломъ экипажѣ странствовать по греблямъ и топямъ этой благословенной губерніи! О топяхъ и говорить нечего; гребли же просто адъ. Вообразите себѣ узкую дорогу, по которой два эки
пажа еле-еле разъѣдутся, усаженную по обѣ стороны большими толстыми вербами и украшенную изящно-вымазанными сѣрой кра
скою тумбочками. Внѣшность, изволите видѣть, весьма миловидная; но что сотворила изобрѣтательность малороссійская съ самою до
рогою, такъ это просто уму непостижимо. Навалено безъ толку хворосту, дрекольевъ, соломы и всякой всячины, которая конечно не дозволяетъ завязнуть на цѣлыя сутки, но за-то можетъ изу
вѣчить всякаго сѣдока, бросая его изъ угла въ уголъ экипажа и грозя ежеминутнымъ паденіемъ. Особепно замѣчательна, въ этомъ отношеніи, пресловутая деревянная мостовая въ городѣ Нѣжинѣ. Это тоже гребля, но въ добавокъ безконечпая. Слухи носились, что скоро откроется шоссе до самаго Кіева; не знаю осуществились ли оші, но, во время нашего путешествія, мы порядкомъ поплатилась, неоднократно выдавая по пяти, по шести рублей, чтобъ насъ только вытащили изъ топей. Газъ помогла намъ гурьба мужич
ковъ (числомъ около 20-ти), ва своихъ плечахъ вывезшая насъ на ровное мѣсто; въ другой разъ-пара воловъ, замѣнившихъ уже не шесть, а двѣнадцать почтовыхъ лошадей.
Ко всѣмъ этимъ бѣдствіямъ присоединился голодъ томившій пасъ по цѣлымъ суткамъ.
Честь и слава тебѣ Борзна, скромный, грязный, но насытившій насъ городокъ! Пріѣхали мы въ Борзну попью. Я дремалъ въ коляскѣ и, несмотря аа спущенный фордекъ, ирепорядочно вымокъ отъ мелкаго проницательнаго дождя. Спутникъ мой, вездѣ игравшій роль командира, бранившійся съ ямщиками, старостами, смотрителями, щедрою рукою дававшій всѣмъ, кому слѣдуетъ п
ве слѣдуетъ, на водку, вышелъ на станцію и присылаетъ ко мнѣ кого-то съ приглашеніемъ въ комнату. Нехотя разстался я со своею дремотой, нехотя вылѣзъ изъ ковчега и, сояаый еще, пошатываясь, вхожу въ грязную комнату н слышу:
— Ты приготовишь.намъ консоме, пошшаешъ, потомъ спаржу, только пожалуста безъ всякихъ соусовъ, потомъ что-нибудь жареное...
— Не можетъ-быть, воскликнулъ я, какъ бы отрезвившись и глядя съ сіяющимъ лиценъ на печесаннаго дѣтиву, молча слушающаго приказанія моего товарища, который залился добродушнымъ смѣхомъ. Всѣ невзгоды, всѣ невыносимые скандальчики вашего странствія, только смѣшили его. Всю дорогу со
хранялъ онъ веселое настроеніе и умѣрялъ мои нетерпѣливые
выходки стереотипною фразою, которая почти не сходила у него съ языка: маленькія непріятности не должны мѣшать большому удовольствію. Иной разъ даже досадно станетъ в какъ только услышишь слово маленькія, скажешь ему:
— Да брось ты пожалуста, вѣдь надоѣстъ, все одной тоже, одно и тояге...
— Ничто не ново водъ луною возразитъ оиъ совершенно серьезно, и непремѣнно кончитъ свою невыносимую фразу.
Оказалось, что консоме и спаржа заказывались для украше
нія рѣчи, на самомъ же дѣлѣ Борзна могла снабдить насъ только курами, изъ которыхъ и сотворили намъ нѣчто въ родѣ обѣда, показавшагося намъ на тощій желудокъ великолѣпнымъ.
Хвала тебѣ грязнѣйшая, во тѣмъ не меиѣе гостепріимная Борзна! другіе тебѣ подобные городишки не давали вамъ ничего.
Одиако къ Кіеву, къ Кіеву! Тихо двигались мы, тихо добираюсь и я до настоящей цѣли разсказа. Ни гдѣ не ночуя, ви гдѣ болѣе часу на станціяхъ не засиживаясь, платя двойные
прогоны чуть ли не всю дорогу, мы ровно недѣлю ѣхали отъ Москвы до вожделѣннаго края.
Страдали мы, бѣдствовали, горевали; во всѣ страданія нашя ничто въ сравненіи съ несчастнымъ положеніемъ ямщиковъ. Вотъ горемыки! Ночью, какая бы ни была погода, тащись, ве
зи господъ проѣзжихъ и хоть тебѣ и зги не видать, хоть ты и не воленъ въ убійственной дорогѣ, но вывалить не смѣй, а не то...Недаромъ одинъ, выбившійся изъ силъ для нашего благопо
лучія, ямщикъ-еврей съ отчаяніемъ ропталъ, что судьба создала его человѣкомъ.
— Луцсе-зе-бъ мнѣ козой родиться! цто-зе это за несчастье за ’ такое за узасиое!
Но такъ-какъ онъ уродился не козой, а человѣкомъ, то всетаки умудрился доставить васъ къ мѣсту. И пе онъ одинъ, а всѣ довозили насъ рано или поздно куда слѣдуетъ, и вотъ мы у Кіева, и вотъ мы уже шагомъ ѣдемъ во великолѣпному днѣпровскому мосту.
Глухая, темная, но тихая и теплая ночь. Не видимъ мы красотъ днѣпровскихъ высокихъ береговъ;ііередъ нами рисуются толь
ко громадныя, черныя массы и жалѣемъ мы, что не ночевали въ Броварахъ, послѣдней станціи, и не подъѣхали къ Кіеву утромъ.
Проведя въ Кіевѣ нѣсколько мѣсяцевъ, я неоднократно ѣздилъ ва ту сторону моста, чтобы полюбоваться городомъ съ луговаго берега широкаго Днѣпра. Полагаю, что у человѣка, даже избалованнаго красотами природы, повидавшаго на своемъ вѣку
множество вѣликолѣпныхъ видовъ, видъ Кіева надолго останется въ памяти; ва меня же опъ произвелъ навѣки неизгладимое впечатлѣніе. Не забыть мнѣ этой своебразной картинной группировки береговыхъ утесовъ. То возвышаясь,то понижаясь, тянутся вдоль рѣ
ки эти громадныя массы, мѣстами поросшія травой и кустарникомъ, мѣстами осѣненныя высокими, развѣсистыми дубами и липами, мѣ
стами какъ бы оборванныя прихотливою, ио слишкомъ искусною рукою, чтобы дать взору пораженнаго зрителя отдохнуть отъ нескончаемой разнообразной зелеви, на яркихъ, неправильныхъ несчанвыхъ полосахъ. На этихъ возвышенностяхъ виднѣются только златоверхія главы церквей, дополняющія и украшающія карти
ну. Но не удовольствовался я видовъ одного Кіева съ противоположнаго берега Днѣпра; я ѣздилъ внизъ и вверхъ по рѣкѣ в любовался такими же живописными утесами, любовался безъ конца, не цѣлымъ часамъ. Такъ, помню, долго простоялъ я про
тивъ Подола. На верху, на одной изъ высотъ красуется изящной,
превосходной архитектуры церковь св. Андрея Первозваннаго, и стоитъ она ничѣмъ не заслоняемая, надъ всѣмъ возвышаясь, осѣ
няя и охраняя все, ниже ее находящееся, крестомъ Апостола, во вмя котораго воздвигнута, крестомъ ва томъ же мѣстѣ озаряв
шимъ благодатію этн дивныя страны. Лѣвѣе, ва другой высотѣ, новый памятникъ Владиміру, первому пріявшему крестъ этотъ и