перу литераторовъ, служитъ вашему правительству, и ему глубоко сочувствуетъ.
Но довольно. Если вы вникнете въ смыслъ этихъ бѣглонабросанныхъ , этихъ отрывочныхъ замѣтокъ нашихъ о современной живописи; если вы прд этомъ посѣтите нашу вы
ставку, и сами увидите картины Соколова, то неупрекнете пасъ въ слѣпомъ къ нему пристрастіи, и не укорите насъ за то, что мы избрали именно пронзеденія И. И. Соколова, для того чтобъ снимки съ нпхъ предложить нашимъ подписчикамъ.
Это мы сдѣлали потому во первыхъ, что Соколовъ и пейзажистъ, и жанристъ въ одно и то же время, и стало быть соединяетъ въ себѣ не одно, а два условія для того, чтобъ нравиться публикѣ.
Во вторыхъ , Соколонъ умѣетъ выбирать такіе сюжеты для картинъ своихъ, которые невольно заставляютъ насъ подо
зрѣвать въ иемъ и мыслителя, и человѣка намъ современнаго, и художника, взлелѣяннаго русскою природою, и пзъ нея, какъ изъ рудника, почерпающаго свои поэтическія вдохновенія.
Въ третьихъ, Соколовъ, какъ всякій истинный художникъ, и самобытенъ, и оригиналенъ, и то впечатлѣніе, которое произво
дитъ опъ своимп картинами, впечатлѣніе сильное и далеко не то, которое достигается одними только еффектами.
Такимъ-образомъ, чтобъ дать возможность тѣмъ изъ нашихъ
подписчиковъ, которые не могутъ посѣтить петербургскую выставку, самимъ судить о томъ правы ли мы, Рус. Художественный Листокъ предлагаетъ пмъ три снимка съ картинъ Соколова, а именно: 1) Дѣти, играющія на константинопольскомъ кладбищѣ,
2) Гаданье дѣвушекъ на вѣнкахъ, въ Малороссіи, иЗ) Отъѣздъ парубковъ, поступающихъ въ рекруты. Всѣ эти сннмкн на цѣ
лую треть менѣе подлинниковъ, н конечно не передаютъ живости колорита и гармоніи красокъ, но даютъ понятіе о композиціи и идеѣ художника. Не станемъ распространяться въ исчисленіи тѣхъ достоинствъ, которыя находимъ мы въ картнпахъ Соколова, скажемъ только, что Соколовъ, художникъ истинный, при
званный для искуства, стало быть и для жизни; а кто осуще
ствляетъ такое призвавіе заслуживаетъ искренней благодарности не только современниковъ, но и потомства.
О.
(Окончаніе) (*).
III. КАЛУГА ПРИ ТУШИНСКОМЪ ВОРҌ.
Извѣстно, что Калуга, въ эпоху втораго самозванца, играла весьма важную роль, такъ-что ее называли даже второю столицею Московскаго государства (**), а самый Лжедимитрій И, кро
мѣ своего обычнаго прозвища—Тушинскаго вора, былъ извѣстенъ еще подъ именемъ Налуоюскаго Царика. Впрочемъ и то, и другое весьма понятно. Въ Калугѣ защищался одинъ изъ пер
выхъ и самыхъ ревностныхъ приверженцевъ этого самозванца— Болотниковъ, въ вей сосредоточены были главныя силы Лжеди
митрія II, въ ней спасалась супруга Тушинскаго вора, Марина Мнишекъ, наконецъ въ окрестностяхъ Калуги былъ убитъ ея царикъ измѣнническою рукою татарина Петра Урусова.
Вотъ какъ разсказываетъ Беръ въ своей Московской Лѣтописи о бѣгствѣ самозванца изъ Тушинскаго лагеря въ Калугу: «Димитрій нарядился въ крестьянское платье, и ночью, 29 декабря 1609 года, въ навозныхъ саняхъ отправился въ Калугу, съ шутомъ
(*) См. Р_ус. Худ Листокъ 1860 г. № 23. (**) См. Собр. Госуд. Грам. II, 541.
своимъ, Петромъ Кошелевымъ. Въ лагерѣ никто не могъ придумать, куда дѣвался царь: нѣкоторые полагали, что онъ тайно убитъ.
Димитрій остановился въ монастырѣ, близь Калуги, и отправилъ къ жителямъ этого города нѣсколько монаховъ съ слѣ
дующимъ извѣстіемъ: Поганый король (польскій) неоднократно требовалъ отъ меня страны Сѣверской, называя ее вмѣстѣ съ Смолеискомъ своею собственностію; но какъ я не хотѣлъ испол
нить этого требованія, опасаясь, чтобы пе укоренилась тамъ вѣра поганая, то Сигизмундъ задумалъ погубить меня, и уже успѣлъ, какъ я извѣстялся, склопить на свою сторону полко
водца моего Рожинскаго и всѣхъ поляковъ, находящихся въ моемъ станѣ. Къ вамъ, калужаве, я обращаю слово: отвѣчайте, хотите ли быть мнѣ вѣрны? Если вы согласны служить мнѣ, я пріѣду къ вамъ и надѣюсь, съ помощію св. Николая, при усер
діи многихъ городовъ, маѣ присягнувшихъ, отмстить не только Шуйскому, но и коварнымъ полякамъ. Въ случаѣ же крайности, готовъ умереть съ вами за вѣру православную: не дадимъ только торжествовать ереси; не уступимъ королю ни двора, ни кола, а тѣмъ менѣе города, или княжества!
Такая рѣчь весьма понравилась жителямъ Калуги: они явились въ монастырь съ хлѣбомъ-солью, проводили Димитрія въ городъ съ торжествомъ, дали ему домъ воеводы Скотницкаго, снабдили его всѣмъ нужнымъ: одеждами , конями, винами , съѣстными припасами» (*).
По удаленіи самозванца въ Калугу, пребываніе Марины въ Тушинскомъ лагерѣ становилось для нея небезопаснымъ, и потому она ночью 11 февраля также убѣжала изъ Тушина, вер
хомъ, въ гусарскомъ платьѣ, въ сопровояіденіи одной служанки и нѣсколькихъ сотенъ донскихъ казаковъ. На другой день нашли отъ нея письмо, въ которомъ она, обращаясь къ войску, меж
ду прочимъ, объявляла, что ѣдетъ къ мужу поневолѣ; но скоро узнали, что она живетъ въ Дмитровѣ у Сапѣгп. Рожпнскій писалъ къ королю, что Марива сбилась съ дороги и потому по
пала въ Дмитровъ; ио одинъ изъ его товарищей по Тушину, Мархоцкій, пишетъ иначе: по его словамъ, Сапѣга переманилъ къ себѣ Марину обѣщаніемъ взять ея сторону. Отвергать этого объясненія нельзя, если вспомнить, каково житье было Маринѣ при ворѣ, къ которому опа могла отправиться по самой крайней необходимости (**). Какъ бы то ни было, но когда Сапѣга сталъ совѣтовать ей удалиться къ отцу, то она отвергнула это пред
ложеніе и отправилась въ Калугу. Объ отъѣздѣ Марины изъ Дмитрова Беръ разсказываетъ слѣдующимъ образомъ:
«Марина велѣла сшить для себя мужской польскій кафтанъ изъ краснаго бархату, купила сапоги со шпорами, вооружилась пистолетами, саблею и, сѣвъ иа копя, отправилась въ путь. Сапѣга далъ ей въ провожатые 50 казаковъ п всѣхъ нѣмцевъ, бывшихъ въ Дмитровѣ. Проскакавъ 48 нѣм. миль, она достигла Калуги ночью, послѣ заутрени, и назвала себя Димитріевымъ поморникомъ (***), привезшимъ важное извѣстіе, котораго никому, кроійѣ царя, сообщить не можетъ. Димитрій тотчасъ дога
дался; велѣлъ казакамъ отворить ворота и впустить мнимаго коморшіка. Марина, подъѣхавъ къ крыльцу, соскочила съ коня, и всѣ увидѣли царицу! Пріѣздъ ея произвелъ радость неизъяснимую. Не имѣя при себѣ ни одной польки, она учредила но
вый штатъ пзъ нѣмокъ, которыя не могли нахвалиться ея благосклонностію» (****).
(*) См. Сказанія Современниковъ о Димитріи Самозванцѣ. Изд. И. Устрялова. Спб., 1831, Ч. I, стр. 159.
(“*) См. Исторія Россіи Соловьева. М., 1858, T. ѴШ, стр. 303 и 3<)4.
(***) Поморникъ—спальникъ, чертожникъ, постельничій.
(** *) См. Сказанія Современниковъ о Д. С. Ч. і. стр. 164.
Но довольно. Если вы вникнете въ смыслъ этихъ бѣглонабросанныхъ , этихъ отрывочныхъ замѣтокъ нашихъ о современной живописи; если вы прд этомъ посѣтите нашу вы
ставку, и сами увидите картины Соколова, то неупрекнете пасъ въ слѣпомъ къ нему пристрастіи, и не укорите насъ за то, что мы избрали именно пронзеденія И. И. Соколова, для того чтобъ снимки съ нпхъ предложить нашимъ подписчикамъ.
Это мы сдѣлали потому во первыхъ, что Соколовъ и пейзажистъ, и жанристъ въ одно и то же время, и стало быть соединяетъ въ себѣ не одно, а два условія для того, чтобъ нравиться публикѣ.
Во вторыхъ , Соколонъ умѣетъ выбирать такіе сюжеты для картинъ своихъ, которые невольно заставляютъ насъ подо
зрѣвать въ иемъ и мыслителя, и человѣка намъ современнаго, и художника, взлелѣяннаго русскою природою, и пзъ нея, какъ изъ рудника, почерпающаго свои поэтическія вдохновенія.
Въ третьихъ, Соколовъ, какъ всякій истинный художникъ, и самобытенъ, и оригиналенъ, и то впечатлѣніе, которое произво
дитъ опъ своимп картинами, впечатлѣніе сильное и далеко не то, которое достигается одними только еффектами.
Такимъ-образомъ, чтобъ дать возможность тѣмъ изъ нашихъ
подписчиковъ, которые не могутъ посѣтить петербургскую выставку, самимъ судить о томъ правы ли мы, Рус. Художественный Листокъ предлагаетъ пмъ три снимка съ картинъ Соколова, а именно: 1) Дѣти, играющія на константинопольскомъ кладбищѣ,
2) Гаданье дѣвушекъ на вѣнкахъ, въ Малороссіи, иЗ) Отъѣздъ парубковъ, поступающихъ въ рекруты. Всѣ эти сннмкн на цѣ
лую треть менѣе подлинниковъ, н конечно не передаютъ живости колорита и гармоніи красокъ, но даютъ понятіе о композиціи и идеѣ художника. Не станемъ распространяться въ исчисленіи тѣхъ достоинствъ, которыя находимъ мы въ картнпахъ Соколова, скажемъ только, что Соколовъ, художникъ истинный, при
званный для искуства, стало быть и для жизни; а кто осуще
ствляетъ такое призвавіе заслуживаетъ искренней благодарности не только современниковъ, но и потомства.
О.
(Окончаніе) (*).
III. КАЛУГА ПРИ ТУШИНСКОМЪ ВОРҌ.
Извѣстно, что Калуга, въ эпоху втораго самозванца, играла весьма важную роль, такъ-что ее называли даже второю столицею Московскаго государства (**), а самый Лжедимитрій И, кро
мѣ своего обычнаго прозвища—Тушинскаго вора, былъ извѣстенъ еще подъ именемъ Налуоюскаго Царика. Впрочемъ и то, и другое весьма понятно. Въ Калугѣ защищался одинъ изъ пер
выхъ и самыхъ ревностныхъ приверженцевъ этого самозванца— Болотниковъ, въ вей сосредоточены были главныя силы Лжеди
митрія II, въ ней спасалась супруга Тушинскаго вора, Марина Мнишекъ, наконецъ въ окрестностяхъ Калуги былъ убитъ ея царикъ измѣнническою рукою татарина Петра Урусова.
Вотъ какъ разсказываетъ Беръ въ своей Московской Лѣтописи о бѣгствѣ самозванца изъ Тушинскаго лагеря въ Калугу: «Димитрій нарядился въ крестьянское платье, и ночью, 29 декабря 1609 года, въ навозныхъ саняхъ отправился въ Калугу, съ шутомъ
(*) См. Р_ус. Худ Листокъ 1860 г. № 23. (**) См. Собр. Госуд. Грам. II, 541.
своимъ, Петромъ Кошелевымъ. Въ лагерѣ никто не могъ придумать, куда дѣвался царь: нѣкоторые полагали, что онъ тайно убитъ.
Димитрій остановился въ монастырѣ, близь Калуги, и отправилъ къ жителямъ этого города нѣсколько монаховъ съ слѣ
дующимъ извѣстіемъ: Поганый король (польскій) неоднократно требовалъ отъ меня страны Сѣверской, называя ее вмѣстѣ съ Смолеискомъ своею собственностію; но какъ я не хотѣлъ испол
нить этого требованія, опасаясь, чтобы пе укоренилась тамъ вѣра поганая, то Сигизмундъ задумалъ погубить меня, и уже успѣлъ, какъ я извѣстялся, склопить на свою сторону полко
водца моего Рожинскаго и всѣхъ поляковъ, находящихся въ моемъ станѣ. Къ вамъ, калужаве, я обращаю слово: отвѣчайте, хотите ли быть мнѣ вѣрны? Если вы согласны служить мнѣ, я пріѣду къ вамъ и надѣюсь, съ помощію св. Николая, при усер
діи многихъ городовъ, маѣ присягнувшихъ, отмстить не только Шуйскому, но и коварнымъ полякамъ. Въ случаѣ же крайности, готовъ умереть съ вами за вѣру православную: не дадимъ только торжествовать ереси; не уступимъ королю ни двора, ни кола, а тѣмъ менѣе города, или княжества!
Такая рѣчь весьма понравилась жителямъ Калуги: они явились въ монастырь съ хлѣбомъ-солью, проводили Димитрія въ городъ съ торжествомъ, дали ему домъ воеводы Скотницкаго, снабдили его всѣмъ нужнымъ: одеждами , конями, винами , съѣстными припасами» (*).
По удаленіи самозванца въ Калугу, пребываніе Марины въ Тушинскомъ лагерѣ становилось для нея небезопаснымъ, и потому она ночью 11 февраля также убѣжала изъ Тушина, вер
хомъ, въ гусарскомъ платьѣ, въ сопровояіденіи одной служанки и нѣсколькихъ сотенъ донскихъ казаковъ. На другой день нашли отъ нея письмо, въ которомъ она, обращаясь къ войску, меж
ду прочимъ, объявляла, что ѣдетъ къ мужу поневолѣ; но скоро узнали, что она живетъ въ Дмитровѣ у Сапѣгп. Рожпнскій писалъ къ королю, что Марива сбилась съ дороги и потому по
пала въ Дмитровъ; ио одинъ изъ его товарищей по Тушину, Мархоцкій, пишетъ иначе: по его словамъ, Сапѣга переманилъ къ себѣ Марину обѣщаніемъ взять ея сторону. Отвергать этого объясненія нельзя, если вспомнить, каково житье было Маринѣ при ворѣ, къ которому опа могла отправиться по самой крайней необходимости (**). Какъ бы то ни было, но когда Сапѣга сталъ совѣтовать ей удалиться къ отцу, то она отвергнула это пред
ложеніе и отправилась въ Калугу. Объ отъѣздѣ Марины изъ Дмитрова Беръ разсказываетъ слѣдующимъ образомъ:
«Марина велѣла сшить для себя мужской польскій кафтанъ изъ краснаго бархату, купила сапоги со шпорами, вооружилась пистолетами, саблею и, сѣвъ иа копя, отправилась въ путь. Сапѣга далъ ей въ провожатые 50 казаковъ п всѣхъ нѣмцевъ, бывшихъ въ Дмитровѣ. Проскакавъ 48 нѣм. миль, она достигла Калуги ночью, послѣ заутрени, и назвала себя Димитріевымъ поморникомъ (***), привезшимъ важное извѣстіе, котораго никому, кроійѣ царя, сообщить не можетъ. Димитрій тотчасъ дога
дался; велѣлъ казакамъ отворить ворота и впустить мнимаго коморшіка. Марина, подъѣхавъ къ крыльцу, соскочила съ коня, и всѣ увидѣли царицу! Пріѣздъ ея произвелъ радость неизъяснимую. Не имѣя при себѣ ни одной польки, она учредила но
вый штатъ пзъ нѣмокъ, которыя не могли нахвалиться ея благосклонностію» (****).
(*) См. Сказанія Современниковъ о Димитріи Самозванцѣ. Изд. И. Устрялова. Спб., 1831, Ч. I, стр. 159.
(“*) См. Исторія Россіи Соловьева. М., 1858, T. ѴШ, стр. 303 и 3<)4.
(***) Поморникъ—спальникъ, чертожникъ, постельничій.
(** *) См. Сказанія Современниковъ о Д. С. Ч. і. стр. 164.