ній, источникомъ которыхъ былъ онъ; кажется, что каждое новое открытіе имѣетъ къ нему какое-нибудь отношеніе и своимъ отраженными свѣтомъ освѣщаетъ или какое-нибудь ска
занное имъ слово, или какое-нибудь мѣсто въ его сочиненіяхъ, казавшееся до тѣхъ поръ темнымъ или непонятнымъ. Какъ плодотворны, напримѣръ, оказались въ наукѣ его гипотезы, какой сильный толчокъ давали мысли его намеки! Наконецъ, развѣ не были даже самыя его заблужденія неизмѣнно основаны
на какой-нибудь истинѣ слишкомъ колоссальныхъ размѣровъ для того, чтобы ее въ состояніи были постигнуть озада
ченные спеціалисты нашихъ дней? Такъ, напримѣръ, его столь порицавшееся ученіе о единствѣ всѣхъ явленій природы, объ основномъ тожествѣ всего бытія, ясно намѣчаетъ путь къ со
временному эволюціонному ученію, по отношенію къ которому оно является болѣе чѣмъ простою неясною догадкою. Неизмѣнно держась этой самой идеи и прилагая ее ко всѣмъ царствамъ природы, онъ открылъ (чисто апріорнымъ путемъ)
междучелюстную кость и построилъ свою теорію метаморфоза растеній, оспаривать у него которую въ настоящее время врядъ ли придетъ въ голову кому-нибудь изъ ученыхъ; и много еще есть такого, что нѣкогда предвидѣлъ или смутно предчувствовалъ проницательный поэтъ, охватывавшій взоромъ природу во всемъ ея величественномъ единствѣ,—и что нынѣ стремится доказать при помощи своего собственнаго объективнаго метода наука, продолжая при этомъ медленно, но неуклонно идти по пути, который онъ ей указалъ. Такимъ образомъ Гете, подобно Фаусту, даже въ своемъ „стремленьи темномъ всегда провидѣлъ настоящій путь“.
Въ дальнѣйшемъ, для того, чтобы составить себѣ хотя приблизительное понятіе о всеобъемлемости этого генія, мы разсмотримъ его глубокое понпманіе искусства, его обширныя по