металл, но раскаленный- и следы красного огня- окалина, чернущая копоть- все это стихии, если дать им волю твориться- а этим-то художник и занят- они как-то сами по себе хотят, собравшись тесней ( а корабль, судно и есть место, где тесней некудабыло бы нуда- было бы тесней. Простор для пассажиров- искусственный, а теснота, компактность- естественное требование конструкции, а Пономарев- именно отсюда, из механики и из конструкции, он с корабля) и выяснив свою природу, и выяснив между собой отношения, вспомнить свою классику, первоначальнооткрытое пламя и горячий нагоревший металл в контакте с водой. И нам напомнить. Так сделать, чтоб нартина шипела. 

Так не всегда, но бывает. А еще дальше бывает уже все. Вода и воздух, берег, земля, порт, город, планы с высоты- структура- а это и не план, а ребра жесткости с крышки картера... И тоже по силовым линиям, как мороз на стекле. Вода и воздух, и все- это ведь спасибо машине. Большое спасибо железу на плаву. Спасибо этому миру за то, что художник его не искал и не выбирал, и даже не создавал- художник из него родом. Вырос тут. 

Вырос сам, абсолютно не декларативно, а органически- если такое слово идет к этому миру машин. Как крепкий нагар- изнутри, по малекуле, слой по слою, день за днем службы. А чего ж слову не идти- мы же все из этого мира. Художник Пономарев просто ближе нас к середне, сердцевине, к секретам и всему хозяйству механики. К двигателю. А не то ведь железо бы на плаву и не удержалось бы. и вместе с нами со всеми ... 

/Все стихии вместе./Дом таких стихий/ Мы ведь все вышли из социалистического реализма. Даже и тание, как Пономарев. Что уж говорить о тех, кто постарше. Или еще постарше. А что значит, что нам всем приходится быть эстетами: приходится няньчиться с увечьем детства- понятие о суверенности художественного чувства у всех первоначально удалено искусственно, ампутировано, и в дальнейшем всем пришлось бы его наращивать. Нарощивать если не сказать искусственно, то, во всяком случае, специально, отдельно. Учиться смотреть и понимать: что красиво. При этом и относительность и само происхождение, природа этого красиво по большей части как бы уходят из виду, красиво и естественно расходятся,  красиво  остается без почвы, без базы и мертвеет, оборачиваясь догмой мало чем 

лучше соцреалистических. Сплошь и рядом, хочешь- не хочешь. По-моему, Пономарев точно знает, как, что и почему ему красиво. Потому, что так было. Потому, что так есть. Потому, что это интересно. 

Как и все, наверно, я стараюсь быть непредвзятым зрителем. Другой вопрос, а как это у нас у всех получается. По-разному, наверно, но представляю себе, как бы я смотрел пономаревские сварные переборчатые железные коробки с водой, водой и камнями на какой-нибудь выставке. Да может быть даже я их и смотрел. Поглядывая так и эдак, сопоставлял и оценивал. Дескать, а вот один художник даже воды налил в свой экспонат- что же, 

угол 1995 металл,сварка 

молодец, догадался- больше тут никто не налил, а художника сразу заметно. (А в первый раз у нас воды кто налил? Помнится , на Наширке дело было. С дальневосточными ассоциациями.) Ну, а тут его нельзя не отметить. А смотреть- ах, и смотреть... Нет, смотреть его не то что нельзя- чего ж, посмотреть можно, но сам-то он навряд ли имел ввиду, что это будут еще и смотреть. Это- чтобы принять это к сведению. 

Представляете, а художник тут же стоит, наблюдает, все понимает и думает: ну и ну... И туповатые же. А этот вон еще и разговаривает- зыркнул разик, и уже объясняет. Да на фиг мне косяки