жно находиться въ завѣдываніи общества». По его словамъ, общественная воля всегда справедлива, а потому частному лиду не должно быть предоставлено никакихъ правъ и оно не нуждается ни въ какой гарантіи.
Такимъ образомъ, Руссо приноситъ въ жертву массѣ личное развитіе человѣка; мало того, онъ парализуетъ успѣхи промышленности и торговли репрессивными законами, которые препятствуютъ накопленію капиталовъ и свободѣ труда. Увлекаясь законами Ликурга и аграрными стремленіями Гракховъ, онъ стремится къ безусловному равенству, не допускаетъ формированія большихъ государствъ и даже сожалѣетъ объ уничтоженіи рабства, безъ котораго участіе всѣхъ гражданъ въ дѣлахъ государства немыслимо, такъ какъ представительную систему Руссо порицаетъ. Что касается смертной казни, онъ признаетъ ея необходимость, потому что на преступника смотритъ, какъ на человѣка, объявившаго войну обществу.
Главную причину всѣхъ золъ Руссо приписываетъ уклоненію человѣка отъ природы и ложной системѣ воспитанія. «Все, выходящее изъ рукъ Создателя, прекрасно, говоритъ онъ; все извращается въ рукахъ человѣка... онъ любитъ безобразіе и уродовъ; онъ не хочетъ имѣть ничего въ томъ видѣ, какъ создала природа, даже себѣ подобныхъ: ихъ надо дрессировать, какъ лошадь въ манежѣ, ихъ надо уродовать по данному образцу, какъ дерево въ саду.... Впрочемъ, при настоящемъ порядкѣ вещей, человѣкъ, предоставленный самому себѣ, былъ-бы наиболѣе искаженъ. Предразсудки, авторитетъ, нужда, примѣры, общественныя учрежденія, насъ связывающіе, — все это задушило-бы въ немъ природу и ничего не дало-бы въ замѣнъ ея». Эти слова Руссо показываютъ взглядъ его на воспитаніе: онъ старается сдѣлать изъ воспитанника человѣка вообще, не предназначая его къ какому нибудь особому поприщу. «Такъ какъ всѣ люди равны, утверждаетъ авторъ Эмиля, то призваніе каждаго изъ нихъ быть человѣкомъ въ обширномъ смыслѣ этого слова, а потому, кто хорошо подготовленъ къ этому естественному состоянію человѣка, тотъ будетъ хорошо исполнять и другія обязанности, на немъ лежащія. Пусть предназначаютъ моего воспитанника къ военному, духовному или адвокатскому званію—для меня это не важно. Ранѣе, чѣмъ родители опредѣлятъ его поприще, природа призываетъ его быть человѣкомъ. Жить—вотъ ремесло, которому я долженъ обучить его. Я согласенъ, что, выйдя изъ моихъ рукъ, онъ не будетъ ни судьей, ни солдатомъ, ни священникомъ, но онъ будетъ прежде всего человѣкомъ, человѣкомъ, какъ онъ долженъ быть во всѣхъ обстоятельствахъ жизни; пусть фортуна измѣняетъ его общественное положеніе, онъ всегда останется самимъ собою». Ставъ на эту точку зрѣнія, Руссо, во имя всемірнаго братства людей, проповѣдуетъ космополитизмъ и совѣтуетъ приступать къ преподаванію религіозныхъ истинъ не прежде, какъ ребенокъ достигнетъ извѣстной степени развитія.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, Руссо настаиваетъ на кормленіи матерями младенцевъ, отрицая пользу кормилицъ; рекомендуетъ не насиловать умственныхъ способностей дѣтей, обращать вниманіе на физическое развитіе воспитанниковъ и на ихъ склонности, не распоряжаться ихъ участью по своему усмотрѣнію и не бояться, если они подвергаются ушибамъ или лишеніямъ. При этомъ въ основу воспитанія онъ кладетъ трудъ и чувство долга, защищаетъ святость семейныхъ узъ, учитъ повиноваться внушеніямъ совѣсти и признаетъ безсмертіе души. Столь-же усердно заботится Руссо о воспитаніи женщины, но требуетъ подчиненія ея мужу, не допускаетъ, чтобы она занималась литературою, и вообще является противникомъ женской эмансипаціи.
(Окончаніе будетъ).
Кончина и погребеніе королевы испанской Маріи де-ласъ-Мерседесъ.
26-го іюня (hob. стиля), въ три съ четвертью часа пополудни, скончалась молодая, прекрасная супруга испанскаго короля Альфонса, королева Марія ласъ-Мерсодесъ, послѣ непро
должительной болѣзни и въ полномъ сознаніи...
Всего за два дня до своей коп чины, королева должна была праздновать восемнадцатую годовщину дня своего рожденія (род. 24-го іюня 1860 года) и въ тѣ самыя минуты, когда съ горы Принсипе Піо, находящейся на разстояніи всего двухъ верстъ отъ королевскаго дворца, раздавались пушечные выстрѣлы въ честь королевы, виновница торжества переносила ужасныя страданія, такъ какъ именно въ это время наступилъ кризисъ болѣзни.
Въ началѣ іюня, донна Мерседесъ почувствовала себя несовсѣмъ здоровою и тотчасъ-же сообщила о своемъ нездоровьѣ врачамъ, но лейбъ-медики ея величества, вмѣсто лекарства, принесли королевѣ поздравленія и выразили падежду, что Испанія будетъ имѣть инфанта, по нросту говоря, придворные эскулапы приняли лихорадочное состояніе и тошноту за несомнѣнные признаки беременности и не сочли нужнымъ прибѣгать къ леченію. Въ этомъ-же смыслѣ составлялись первые бюллетени о здоровьѣ королевы, и испанскій народъ радовался; между тѣмъ, болѣзненные припадки усиливались. 25-го іюня, въ четвергъ, на процессію тѣла Господня не явились ни король, ни другіе члены королевской фамиліи, а оффиціальные бюллетени извѣстили населеніе Мадрида о томъ, что состояніе здоровья королевы не предвѣщаетъ ничего хорошаго: вслѣдъ за усилившейся рвотой явились быстрый упадокъ силъ и лихорадочное состояніе. Приглашенные къ постели больной лучшіе врачи Испаніи, гг. Люкъ, Рубіо и Лосада, послѣ продолжительнаго консиліума, рѣшили, что болѣзнь королевы—гастрическая лихорадка самаго опаснаго свойства и что спасти жизнь ея можетъ только Всемогущій, совершивъ чудо... Всю ночь, съ четверга на пятницу, король Альфонсъ просидѣлъ у изголовья своей супруги и на его глазахъ болѣзнь усиливалась съ каждой минутой; къ разсвѣту-же исчезла послѣдняя надежда на выздоровленіе королевы. Рано утромъ призвали священника, состоящаго при дворцовой церкви, для причащенія умирающей, и къ тому-же времени во дворецъ прибыли ея родители, герцогъ и герцогиня Монпансье, королева Христина и всѣ министры. Таинство причащенія св. тайнъ было совершено, впрочемъ, не дворцовымъ священникомъ, а духовникомъ королевы, кардиналомъ Морено, поспѣшившимъ пріѣхать во дворецъ вслѣдъ за священникомъ. Кардиналу стоило большаго труда удержаться отъ слезъ въ то время, когда ему приходилось напутствовать словами утѣшенія бѣдную молодую королеву, разстававшуюся съ жизнью въ то самое время, когда, повидимому, счастье ей улыбнулось въ первый разъ съ самаго дня рожденія... Королева была въ полной памяти и ни на минуту не теряла сознанія, пока бесѣдовала съ кардиналомъ. — «Съ какимъ чувствомъ разстаетесь вы, ваше величество, съ земною жизнью и не сожалѣете-ли о ней, подучая взамѣнъ жизнь вѣчную?»—спросилъ кардиналъ умирающую королеву, какъ это всегда дѣлается, по церковному обряду, передъ причащеніемъ.
На лицѣ королевы выразилось страданіе. — «Я не могу скрыть отъ васъ, отвѣчала она, что мнѣ очень не хотѣлось-бы умереть: мнѣ жаль Альфонса, мать и отца... имъ будетъ очень тяжело!»
Кардиналъ Морено не отходилъ отъ умирающей до самаго конца и старался облегчить ея страданія религіозными утѣшеніями. При послѣднихъ минутахъ находились король Альфонсъ, герцогъ и герцогиня Монпансье, къ которымъ умирающая королева отъ времени до времени обращала прощальные взгляды. Въ спальнѣ царствовала полнѣйшая тишина; рыданія сдерживались съ неимовѣрными усиліями и только въ началѣ четвертаго часа дня, когда настала предсмертная агонія, несчастная герцогиня-мать не имѣла болѣе силы сдержать слезы, и дворцовые покои огласились общими рыданіями: королева Мерседесъ скончалась.
Передъ самой кончиной прибылъ папскій нунцій передать, присланное по телеграфу, благословеніе Льва XIII. Горесть короля Альфонса была, разумѣется, безпредѣльная. Любовь его къ принцессѣ Мерседесъ началась съ самыхъ раннихъ годовъ юности и выдержала такія испытанія, которыя не часто достаются на долю
любящихся при такой высотѣ общественнаго положенія. Вдали отъ родины, въ изгнаніи, начали молодые люди этотъ печальный романъ, которому суждено было окончиться на послѣдней ступени испанскаго трона, и много препятствій въ любви пришлось имъ преодолѣть прежде, чѣмъ воля націи привела девятнадцатилѣтняго дона-Альфонса на престолъ и дозволила ему осуществить завѣтную мечту—вступить въ бракъ съ любимой кузиной, вопреки желаніямъ своей матери и ея приближенныхъ. Съ тѣхъ поръ не прошло полгода и Мадридъ, праздновавшій въ январѣ свадьбу короля, въ іюнѣ провожалъ уже его молодую супругу въ Эскуріалъ, послѣднее жилище особъ испанскаго королевскаго дома.
Ночью, у гроба королевы дежурили нѣсколько грандовъ Испаніи и гофмаршалъ двора ея величества, маркизъ де-Санта-Круцъ.Рано утромъ въ день погребенія въ мадридскихъ церквахъ начался печальный перезвонъ, а съ Принципе Піо открылась пушечная пальба. Небо было совершенно ясно, безъ малѣйшаго облачка; солнце обѣщало знойный день; вѣтеръ не дулъ ни откуда. Толпы народа собрались ко дворцу къ 5 часамъ утра и къ этому-же времени прибыли войска. Отъ самаго дворца вплоть до вокзала сѣверной желѣзной дороги выстроены были шпалерами солдаты линейныхъ полковъ, держа ружья на погребеніе, то есть опущенными внизъ. Знамена были свернуты и обтянуты креномъ: офицеры и высшіе чины выстроились съ опущеннымъ-же оружіемъ въ рукахъ, имѣя черныя перчатки и траурные банты изъ крепа на рукавахъ. На всѣхъ лицахъ отражалась скорбь: испанцы успѣли уже полюбить свою молодую королеву и глубоко объ ней сожалѣли.
Заупокойная служба во дворцѣ передъ гробомъ совершена въ присутствіи всей королевской фамиліи, дипломатическаго корпуса, министровъ и всѣхъ высшихъ сановниковъ королевства; дамы, присутствовавшія при отпѣваніи, были одѣты въ особый траурный костюмъ. Тотчасъ-же по окончаніи службы возобновились церковный перезвонъ и пушечная пальба; войска встали въ ружье и отдали подобающую честь; печальный кортежъ двинулся. Гробъ поставили въ запряженную девятью лошадьми колесницу, съ стеклянными боковыми стѣнками, позволявшими видѣть его сопровождавшей толпѣ и изъ оконъ домовъ; надъ колесницей придѣлана была большая вызолоченная корона. Шествіе открывала одна баттарея артиллеріи съ орудіями, за нею слѣдовала пѣхота съ хоромъ военной музыки, игравшей погребальный маршъ, и затѣмъ рейткнехты, конюхи и прислуга, въ траурныхъ ливреяхъ, ведшая лошадей покойной королевы. Слѣдомъ за этимъ дворцовымъ штатомъ несли королевскій штандартъ, за которымъ шествовало духовенство съ пѣвчими, потомъ гофмаршалы и высшіе придворные чины, гранды и за ними печальная колесница. По сторонамъ послѣдней шли также высшіе чины двора, церемоніймейстеры, городскія и военныя власти и парадные лакеи. Колесницу сопровождали кардиналъ-духовникъ, министръ юстиціи и оберъ-гофмаршалъ маркизъ де-Санта-Круцъ, долженствовавшіе слѣдовать съ процессіей до самаго Эскуріала. Замыкали шествіе отрядъ конной гвардіи, полкъ гусаръ и траурная карета, запряженная восемью превосходными бѣлыми андалузскими конями въ богатой сбруѣ.
Провожавшая шествіе толпа народа, въ нѣсколько тысячъ человѣкъ, хранила все время мертвое молчаніе. Мужчины шли съ непокрытыми головами; женщины, большею частью, плакали. Окна и балконы домовъ, убранные чернымъ сукномъ, были переполнены зрителями. На станціи желѣзной дороги процессія раздѣлилась: одни, не назначенные сопровождать гробъ до Эскуріала, отдавъ послѣдній поклонъ останкамъ королевы, вернулись въ городъ; остальные-же заняли мѣста въ вагонахъ, гдѣ помѣстились также представители печати и служебный персоналъ желѣзной дороги.
Наканунѣ вечеромъ изъ Мадрида въ Эскуріалъ были отправлены части войскъ, подъ начальствомъ генерала Кортихо, которыя и отдали послѣднюю воинскую почесть праху королевы. Всегда мрачный, эскуріальскій монастырь казался еще грустнѣе въ этотъ день:
Такимъ образомъ, Руссо приноситъ въ жертву массѣ личное развитіе человѣка; мало того, онъ парализуетъ успѣхи промышленности и торговли репрессивными законами, которые препятствуютъ накопленію капиталовъ и свободѣ труда. Увлекаясь законами Ликурга и аграрными стремленіями Гракховъ, онъ стремится къ безусловному равенству, не допускаетъ формированія большихъ государствъ и даже сожалѣетъ объ уничтоженіи рабства, безъ котораго участіе всѣхъ гражданъ въ дѣлахъ государства немыслимо, такъ какъ представительную систему Руссо порицаетъ. Что касается смертной казни, онъ признаетъ ея необходимость, потому что на преступника смотритъ, какъ на человѣка, объявившаго войну обществу.
Главную причину всѣхъ золъ Руссо приписываетъ уклоненію человѣка отъ природы и ложной системѣ воспитанія. «Все, выходящее изъ рукъ Создателя, прекрасно, говоритъ онъ; все извращается въ рукахъ человѣка... онъ любитъ безобразіе и уродовъ; онъ не хочетъ имѣть ничего въ томъ видѣ, какъ создала природа, даже себѣ подобныхъ: ихъ надо дрессировать, какъ лошадь въ манежѣ, ихъ надо уродовать по данному образцу, какъ дерево въ саду.... Впрочемъ, при настоящемъ порядкѣ вещей, человѣкъ, предоставленный самому себѣ, былъ-бы наиболѣе искаженъ. Предразсудки, авторитетъ, нужда, примѣры, общественныя учрежденія, насъ связывающіе, — все это задушило-бы въ немъ природу и ничего не дало-бы въ замѣнъ ея». Эти слова Руссо показываютъ взглядъ его на воспитаніе: онъ старается сдѣлать изъ воспитанника человѣка вообще, не предназначая его къ какому нибудь особому поприщу. «Такъ какъ всѣ люди равны, утверждаетъ авторъ Эмиля, то призваніе каждаго изъ нихъ быть человѣкомъ въ обширномъ смыслѣ этого слова, а потому, кто хорошо подготовленъ къ этому естественному состоянію человѣка, тотъ будетъ хорошо исполнять и другія обязанности, на немъ лежащія. Пусть предназначаютъ моего воспитанника къ военному, духовному или адвокатскому званію—для меня это не важно. Ранѣе, чѣмъ родители опредѣлятъ его поприще, природа призываетъ его быть человѣкомъ. Жить—вотъ ремесло, которому я долженъ обучить его. Я согласенъ, что, выйдя изъ моихъ рукъ, онъ не будетъ ни судьей, ни солдатомъ, ни священникомъ, но онъ будетъ прежде всего человѣкомъ, человѣкомъ, какъ онъ долженъ быть во всѣхъ обстоятельствахъ жизни; пусть фортуна измѣняетъ его общественное положеніе, онъ всегда останется самимъ собою». Ставъ на эту точку зрѣнія, Руссо, во имя всемірнаго братства людей, проповѣдуетъ космополитизмъ и совѣтуетъ приступать къ преподаванію религіозныхъ истинъ не прежде, какъ ребенокъ достигнетъ извѣстной степени развитія.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, Руссо настаиваетъ на кормленіи матерями младенцевъ, отрицая пользу кормилицъ; рекомендуетъ не насиловать умственныхъ способностей дѣтей, обращать вниманіе на физическое развитіе воспитанниковъ и на ихъ склонности, не распоряжаться ихъ участью по своему усмотрѣнію и не бояться, если они подвергаются ушибамъ или лишеніямъ. При этомъ въ основу воспитанія онъ кладетъ трудъ и чувство долга, защищаетъ святость семейныхъ узъ, учитъ повиноваться внушеніямъ совѣсти и признаетъ безсмертіе души. Столь-же усердно заботится Руссо о воспитаніи женщины, но требуетъ подчиненія ея мужу, не допускаетъ, чтобы она занималась литературою, и вообще является противникомъ женской эмансипаціи.
(Окончаніе будетъ).
Кончина и погребеніе королевы испанской Маріи де-ласъ-Мерседесъ.
26-го іюня (hob. стиля), въ три съ четвертью часа пополудни, скончалась молодая, прекрасная супруга испанскаго короля Альфонса, королева Марія ласъ-Мерсодесъ, послѣ непро
должительной болѣзни и въ полномъ сознаніи...
Всего за два дня до своей коп чины, королева должна была праздновать восемнадцатую годовщину дня своего рожденія (род. 24-го іюня 1860 года) и въ тѣ самыя минуты, когда съ горы Принсипе Піо, находящейся на разстояніи всего двухъ верстъ отъ королевскаго дворца, раздавались пушечные выстрѣлы въ честь королевы, виновница торжества переносила ужасныя страданія, такъ какъ именно въ это время наступилъ кризисъ болѣзни.
Въ началѣ іюня, донна Мерседесъ почувствовала себя несовсѣмъ здоровою и тотчасъ-же сообщила о своемъ нездоровьѣ врачамъ, но лейбъ-медики ея величества, вмѣсто лекарства, принесли королевѣ поздравленія и выразили падежду, что Испанія будетъ имѣть инфанта, по нросту говоря, придворные эскулапы приняли лихорадочное состояніе и тошноту за несомнѣнные признаки беременности и не сочли нужнымъ прибѣгать къ леченію. Въ этомъ-же смыслѣ составлялись первые бюллетени о здоровьѣ королевы, и испанскій народъ радовался; между тѣмъ, болѣзненные припадки усиливались. 25-го іюня, въ четвергъ, на процессію тѣла Господня не явились ни король, ни другіе члены королевской фамиліи, а оффиціальные бюллетени извѣстили населеніе Мадрида о томъ, что состояніе здоровья королевы не предвѣщаетъ ничего хорошаго: вслѣдъ за усилившейся рвотой явились быстрый упадокъ силъ и лихорадочное состояніе. Приглашенные къ постели больной лучшіе врачи Испаніи, гг. Люкъ, Рубіо и Лосада, послѣ продолжительнаго консиліума, рѣшили, что болѣзнь королевы—гастрическая лихорадка самаго опаснаго свойства и что спасти жизнь ея можетъ только Всемогущій, совершивъ чудо... Всю ночь, съ четверга на пятницу, король Альфонсъ просидѣлъ у изголовья своей супруги и на его глазахъ болѣзнь усиливалась съ каждой минутой; къ разсвѣту-же исчезла послѣдняя надежда на выздоровленіе королевы. Рано утромъ призвали священника, состоящаго при дворцовой церкви, для причащенія умирающей, и къ тому-же времени во дворецъ прибыли ея родители, герцогъ и герцогиня Монпансье, королева Христина и всѣ министры. Таинство причащенія св. тайнъ было совершено, впрочемъ, не дворцовымъ священникомъ, а духовникомъ королевы, кардиналомъ Морено, поспѣшившимъ пріѣхать во дворецъ вслѣдъ за священникомъ. Кардиналу стоило большаго труда удержаться отъ слезъ въ то время, когда ему приходилось напутствовать словами утѣшенія бѣдную молодую королеву, разстававшуюся съ жизнью въ то самое время, когда, повидимому, счастье ей улыбнулось въ первый разъ съ самаго дня рожденія... Королева была въ полной памяти и ни на минуту не теряла сознанія, пока бесѣдовала съ кардиналомъ. — «Съ какимъ чувствомъ разстаетесь вы, ваше величество, съ земною жизнью и не сожалѣете-ли о ней, подучая взамѣнъ жизнь вѣчную?»—спросилъ кардиналъ умирающую королеву, какъ это всегда дѣлается, по церковному обряду, передъ причащеніемъ.
На лицѣ королевы выразилось страданіе. — «Я не могу скрыть отъ васъ, отвѣчала она, что мнѣ очень не хотѣлось-бы умереть: мнѣ жаль Альфонса, мать и отца... имъ будетъ очень тяжело!»
Кардиналъ Морено не отходилъ отъ умирающей до самаго конца и старался облегчить ея страданія религіозными утѣшеніями. При послѣднихъ минутахъ находились король Альфонсъ, герцогъ и герцогиня Монпансье, къ которымъ умирающая королева отъ времени до времени обращала прощальные взгляды. Въ спальнѣ царствовала полнѣйшая тишина; рыданія сдерживались съ неимовѣрными усиліями и только въ началѣ четвертаго часа дня, когда настала предсмертная агонія, несчастная герцогиня-мать не имѣла болѣе силы сдержать слезы, и дворцовые покои огласились общими рыданіями: королева Мерседесъ скончалась.
Передъ самой кончиной прибылъ папскій нунцій передать, присланное по телеграфу, благословеніе Льва XIII. Горесть короля Альфонса была, разумѣется, безпредѣльная. Любовь его къ принцессѣ Мерседесъ началась съ самыхъ раннихъ годовъ юности и выдержала такія испытанія, которыя не часто достаются на долю
любящихся при такой высотѣ общественнаго положенія. Вдали отъ родины, въ изгнаніи, начали молодые люди этотъ печальный романъ, которому суждено было окончиться на послѣдней ступени испанскаго трона, и много препятствій въ любви пришлось имъ преодолѣть прежде, чѣмъ воля націи привела девятнадцатилѣтняго дона-Альфонса на престолъ и дозволила ему осуществить завѣтную мечту—вступить въ бракъ съ любимой кузиной, вопреки желаніямъ своей матери и ея приближенныхъ. Съ тѣхъ поръ не прошло полгода и Мадридъ, праздновавшій въ январѣ свадьбу короля, въ іюнѣ провожалъ уже его молодую супругу въ Эскуріалъ, послѣднее жилище особъ испанскаго королевскаго дома.
Ночью, у гроба королевы дежурили нѣсколько грандовъ Испаніи и гофмаршалъ двора ея величества, маркизъ де-Санта-Круцъ.Рано утромъ въ день погребенія въ мадридскихъ церквахъ начался печальный перезвонъ, а съ Принципе Піо открылась пушечная пальба. Небо было совершенно ясно, безъ малѣйшаго облачка; солнце обѣщало знойный день; вѣтеръ не дулъ ни откуда. Толпы народа собрались ко дворцу къ 5 часамъ утра и къ этому-же времени прибыли войска. Отъ самаго дворца вплоть до вокзала сѣверной желѣзной дороги выстроены были шпалерами солдаты линейныхъ полковъ, держа ружья на погребеніе, то есть опущенными внизъ. Знамена были свернуты и обтянуты креномъ: офицеры и высшіе чины выстроились съ опущеннымъ-же оружіемъ въ рукахъ, имѣя черныя перчатки и траурные банты изъ крепа на рукавахъ. На всѣхъ лицахъ отражалась скорбь: испанцы успѣли уже полюбить свою молодую королеву и глубоко объ ней сожалѣли.
Заупокойная служба во дворцѣ передъ гробомъ совершена въ присутствіи всей королевской фамиліи, дипломатическаго корпуса, министровъ и всѣхъ высшихъ сановниковъ королевства; дамы, присутствовавшія при отпѣваніи, были одѣты въ особый траурный костюмъ. Тотчасъ-же по окончаніи службы возобновились церковный перезвонъ и пушечная пальба; войска встали въ ружье и отдали подобающую честь; печальный кортежъ двинулся. Гробъ поставили въ запряженную девятью лошадьми колесницу, съ стеклянными боковыми стѣнками, позволявшими видѣть его сопровождавшей толпѣ и изъ оконъ домовъ; надъ колесницей придѣлана была большая вызолоченная корона. Шествіе открывала одна баттарея артиллеріи съ орудіями, за нею слѣдовала пѣхота съ хоромъ военной музыки, игравшей погребальный маршъ, и затѣмъ рейткнехты, конюхи и прислуга, въ траурныхъ ливреяхъ, ведшая лошадей покойной королевы. Слѣдомъ за этимъ дворцовымъ штатомъ несли королевскій штандартъ, за которымъ шествовало духовенство съ пѣвчими, потомъ гофмаршалы и высшіе придворные чины, гранды и за ними печальная колесница. По сторонамъ послѣдней шли также высшіе чины двора, церемоніймейстеры, городскія и военныя власти и парадные лакеи. Колесницу сопровождали кардиналъ-духовникъ, министръ юстиціи и оберъ-гофмаршалъ маркизъ де-Санта-Круцъ, долженствовавшіе слѣдовать съ процессіей до самаго Эскуріала. Замыкали шествіе отрядъ конной гвардіи, полкъ гусаръ и траурная карета, запряженная восемью превосходными бѣлыми андалузскими конями въ богатой сбруѣ.
Провожавшая шествіе толпа народа, въ нѣсколько тысячъ человѣкъ, хранила все время мертвое молчаніе. Мужчины шли съ непокрытыми головами; женщины, большею частью, плакали. Окна и балконы домовъ, убранные чернымъ сукномъ, были переполнены зрителями. На станціи желѣзной дороги процессія раздѣлилась: одни, не назначенные сопровождать гробъ до Эскуріала, отдавъ послѣдній поклонъ останкамъ королевы, вернулись въ городъ; остальные-же заняли мѣста въ вагонахъ, гдѣ помѣстились также представители печати и служебный персоналъ желѣзной дороги.
Наканунѣ вечеромъ изъ Мадрида въ Эскуріалъ были отправлены части войскъ, подъ начальствомъ генерала Кортихо, которыя и отдали послѣднюю воинскую почесть праху королевы. Всегда мрачный, эскуріальскій монастырь казался еще грустнѣе въ этотъ день: