Условія подписки съ 4 безплатн. приложеніями: безъ доставки, на годъ 7р., на 1/2 года 4 р., съ дост. 8 р. и 4 р. 50 к.. съ перес. —9 р. и 5 р. Для полученія преміи „Недоросль съ 7 картинами, годовые подписчики прилагаютъ еще 1 р. Цѣна отдѣльнаго № у разнощиковъ 20 к.
Адресъ редакціи и конторы: Тверская, Д. Гинцбурга.
БУДИЛЬНИКЪ
Редакція открыта по понедѣльникамъ и четвергамъ съ 3 до 5 часовъ. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Каждая статья должна быть съ подписью и адресомъ автора. Возвращеніе статей необязательно.
Перемѣна городскаго адреса—30 к., городскаго на иногор. до 1 іюля 1 р. 20 к., послѣ 1 іюля — 70 к. Объявленія по 25 к. за строку; болѣе одного раза—уступка по соглашенію.
ГОДЪ XXII.
1886 г., 2 ноября № 48.ТОМЪ XLIV.
ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПОДПИСКА
НА
БУДИЛЬНИКЪ
въ 1886 г.
Двадцать второй годъ изданія.
Въ каждомъ нумерѣ провинціальная страничка рисунковъ, нерѣдко еъ портретами.
ГОДОВЫМЪ ПОДПИСЧИКАМЪ БЕЗПЛАТНО
ЧЕТЫРЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЯ И КАРИКАТУРНЫЯ
ПРИЛОЖЕНІЯ—СЮРПРИЗЫ.
ГОДОВЫМЪ подписчикамъ ПРЕМІЯ
(за приплату одного рубля)
„НЕДОРОСЛЬ Фонвизина.
Комедія въ 5 дѣйствіяхъ.
Полный текстъ, портретъ автора и семь сценъ, снятыхъ фотографомъ Пановымъ съ артистовъ народнаго театра. Статья о народномъ театрѣ драматурга А. Ф. Федотова.
Принимается подписка на „Будильникъ
и продаются отдѣльные №№: Въ Кіевѣ, въ конторѣ газеты „Заря .
Въ Одессѣ, въ газетномъ бюро Зама, Дерибасовская, д. Ралли.
Подписная цѣна на „БУДИЛЬНИКЪ :
На годъ для иногороднихъ съ пересылкой, съ приложеніями-сюрпризами и преміей — 10 р. безъ преміи—9 р. На полгода — 5 р., (безъ преміи). Въ Москвѣ съ доставкой, съ приложеніями и преміей—9 р., безъ преміи— 8 руб. На полгода—4 р. 50 к. (безъ преміи).
Адресоваться: Въ Москву, въ редакцію „Будильника , Тверская, д. Гинцбурга.
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Хотя только «трусамъ» холера опасна, но тѣмъ не менѣе слѣдуетъ напоминать о ближайшемъ сосѣдствѣ этой смертоносной госпожи, которая сама также труслива, если чувствуетъ, что ее ждутъ во всеоружіи. Даемъ на первой страницѣ напоминаніе, что гостья близко и нужно быть на сторожѣ и не сидѣть сложа руки... Если мы отказываемся пугать холерой, то всетаки совершенно молчать объ ней также неразумно...
* * *
Однообразное московское общественное затишье нарушилось... пѣтушинымъ пѣніемъ и кудахтаньемъ куръ: въ манежѣ открылась выставка домашняго птицеводства. Дѣло хорошее и могло бы быть еще лучше, если бы оно велось болѣе серьезно. Устроители могли бы гордиться своими посѣтителями и «послѣдователями куроводства», когда ихъ привлекала бы одна серьезная сторона дѣла; но, къ сожалѣнію, на выставкѣ куръ, гусей, голубей и утокъ публика приглашается слушать хоръ какихъ-то загородныхъ пѣвицъ, которыя въ данномъ случаѣ конкурируютъ съ «неугомонными» пѣтухами, производя въ общемъ какой-то дикій концертъ на усладу и потѣху скучающей публики. Къ чему все это?.. Во всякомъ случаѣ съ такимъ курьезомъ еще можно мириться, такъ какъ онъ только смѣшонъ и заба
ДУРАКЪ.
Глупая встрѣча , какъ выражался мысленно Иванъ Ивановичъ, однако не выходила у него изъ головы. Уже давно окончилось промышленно-техническое засѣданіе общества переливанія изъ пустаго въ порожнее; уже давно испарились безконечно-водянистыя рѣчи и громкія слова; а мысли Ивана Ивановича все вертѣлись вокругъ неожиданно встрѣченнаго имъ стараго товарища, нынѣ большого барина и дѣльца, который вотъ сейчасъ только, на его глазахъ, держалъ два часа въ напряженномъ состояніи все собраніе, самоувѣренно развивая громкое дѣло и самодовольно упиваясь звуками собственнаго голоса.
Даже онъ, Иванъ Ивановичъ, заглядѣлся на него и, забывъ о цѣли, съ которой явился сюда, о замѣткахъ, которыя обѣщалъ доставить редакціи газеты „Недомолвки , о статейкѣ, которая нарождалась у него въ головѣ, онъ безотчетно, помимо воли, сравнивалъ этого дѣльнаго человѣка съ другимъ— усталымъ, разбитымъ, плетущимся безъ цѣли по тернистому пути жизни...
Встрѣча старыхъ товарищей, не смотря на различіе въ ихъ общественномъ положеніи, была довольно дружественная. Дѣлецъ съ снисходительной мягкостью пожурилъ прія
теля, что, живя въ одномъ городѣ, онъ забылъ его; приглашалъ зайти познакомиться съ семействомъ, тутъ же засуетился, извинился, что долженъ оставить его и, сославшись на множество дѣдъ, исчезъ.
Уже давно шлепаетъ Иванъ Ивановичъ по шумной и грязной улицѣ, задумчиво перебирая въ умѣ подробности мимолетной встрѣчи. Старый товарищъ значительно измѣнился по наружности, принялъ внушительный видъ, пополнѣлъ, пріосанился, но въ лицѣ осталось все тоже добродушное выраженіе, наивное, немножко даже глуповатое. Они не видались десять лѣтъ, а онъ тотчасъ узналъ его. И встаютъ въ памяти Ивана Ивановича воспоминанія недавно прожитой молодости. Они вмѣстѣ долго тянули школьную лямку—одинъ медленно, тихо, всѣмъ уступая, все обходя; другой—волнуясь, горячась и вѣчно спѣша. Ахъ, какъ онъ спѣшилъ,—а остался назади всѣхъ! Высокія стремленія испарились, надежды разлетѣлись... Даже никакого дѣла не заготовилъ себѣ въ жизни, и, когда пришлось надѣть на себя лямку, не оказалось, чѣмъ занять себя, чему отдать остатокъ силъ; даже обезпеченнаго положенія не создалъ себѣ и, для поддержки бреннаго существованія, долженъ теперь тащиться, какъ почтовая лошадь, чтобы добывать себѣ кормъ и подстилку; даже привязанностей не сберегъ въ жизни, потому что друзья разошлись въ разныя стороны—иныхъ ужь нѣтъ, а тѣ далече... А вотъ тотъ, и простой былъ, и
невидный, а дышетъ жизнью, занятъ дѣломъ; у него друзья, которые улыбаются ему, у него привязанности, семейныя радости...
И возвращается Иванъ Ивановичъ въ свою тихую обитель, одинокій, разбитый, и молча садится за работу, чтобы добывать себѣ кормъ и подстилку.
А было время, думаетъ онъ,—и еще совсѣмъ недавно, когда все давалось! А вѣдь и ты могъ себѣ устроить пріятную жизнь и полное существованіе! И поздно вспоминается ему изреченіе: спѣши брать у жизни все, что она можетъ дать, иначе поздно будетъ...
Онъ заснулъ съ мыслью уклониться отъ новой встрѣчи съ бывшимъ товарищемъ, который пошелъ въ гору. Какое-то болѣзненное чувство щемило ему сердце. То была и зависть, которая невольно рождается въ душѣ человѣка при видѣ чужаго счастья, и скорбь о даромъ потраченной молодости, и безнадежная грусть за будущее... Все это дало сильный осадокъ въ душѣ Ивана Ивановича, и на другой день онъ всталъ въ угнетенномъ состояніи духа. Но, поразмысливъ о текущихъ дѣлахъ, въ которыхъ оказались значительныя прорѣхи, принялся за работу.
Въ комнатѣ было тихо; только съ улицы доносился, точно прибой морскихъ волнъ, глухой шумъ оживленной, смѣшанной толпы.
— Я любилъ когда - то, думаетъ Иванъ Ивановичъ, эту толпу, а теперь—одинокій и затерянный, прохожу чужой для нея, какъ и она для меня.