БУДИЛЬНИКЪ
1903 г. — 30 ноября № 46.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка на годъ безъ доставки — 7 р., ½ года — 4 р. съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, 12 р. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію „ОРЛЕАНСКАЯ ДѢВАˮ.
Перемѣна адреса — 50 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 80 к., послѣ 1 іюля 80 к.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣк 1 раза — уступ. по соглашенію.
Адресъ ред. „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи: понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
ГОДЪ XXXIX
ГОДЪ XXXIX
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій Л. и Э. Метцль и К° въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова и въ отдѣленіяхъ: Петербургъ. Морская 11. Варшава. Краковское предмѣстье N° 53. Берлинъ. Fasanenstrasse 72—73. Парижъ, Place de lа Bourse 8 (при агентствѣ Гавасъ). Нью-Іоркъ 38 Park Row. Бостонъ, 244, Washington Street. Буффало, 711. Mytnal Life Building и въ конторѣ редакціи журнала Телеф. редакціи 46-62.
„Будильникъˮ Тверская, д. Спиридонова.
Телеф. типо-литографіи 46-62.
Добавочныхъ къ этому № ½ листа.
Соль мудрости.
Совсѣмъ не споря съ вѣкомъ, Будь умнымъ человѣкомъ,
Когда есть спросъ на умъ. А если спросъ на глупость, Отчаянную тупость
Являй безъ дальнихъ думъ! О томъ и о семъ.
Аптечное дѣло.
Слухи о новомъ аптечномъ уставѣ давно занимаютъ публику.
Улита ѣдетъ, надо же ей пріѣхатъ когданибудь...
Аптечное дѣло осталось въ сторонѣ отъ реформъ, и аптекаря блаженствуютъ на свѣтѣ.
Правда, имъ приходится неустанно воевать, но въ этой войнѣ побѣда заранѣе предрѣшена.
У аптекарей есть собственная бацилла — нажива, которая и зародила постоянную борь
бу съ фармацевтами и публикой.
Служащіе фармацевты должны больше работать, болящая публика больше платить.
Аптекаря вооружены несравненными оружіями — микстурами, таксой и монополіей; ихъ противники вооружены только терпѣніемъ.
Но прекрасные дни Аранжуэца проходятъ и для аптекарей.
Фармацевты волками воютъ, требуя регулированія ихъ непрерывнаго труда, а больные охаютъ да стонутъ, жалуясь на медикаменты, которые перемѣшиваются и облегчаютъ не страданія, а карманы...
И торжеству аптечной монополіи новый уставъ, какъ говорятъ, укажетъ границы...
Пора, наконецъ, вздохнуть и публикѣ, и аптекарямъ, и фармацевтамъ отъ долгой и неравной борьбы...
Городское перерожденіе.
Города растутъ, а городскіе дѣятели не доросли до настоящаго дѣла.
Расходы увеличиваются, карманы встряхиваются, но улучшенія покоятся въ проектахъ и архивахъ.
А налицо „прелестиˮ благоустройства, которыя могли бы обогатить археологическій музей.
Обывателямъ предоставлены исконныя права — платить, надѣяться и ждать.
Но съ ростомъ городовъ обыватель вышелъ изъ пеленокъ и началъ присматриваться да приглядываться, высказывая свои мнѣнія и требованія. Созрѣлъ и прозрѣлъ...
Прошли времена, когда обыватель равнодушно вытряхивалъ карманы и выворачивалъ голенища... Теперь, уплачивая гор. налоги, онъ требуетъ воздаяній.
Подавай ему того, другого, третьяго, безъ чего благоустроенный городъ обходиться не можетъ. А то зачѣмъ, спрашиваетъ онъ, огородъ городить?..
И почтеннымъ „огородникамъˮ приходится теперь дѣло дѣлать, а не отговариваться да отнѣкиваться...
Давно пора...
Живъ курилка
Натѣшились разговорами объ укрощеніи и сокращеніи тотализатора, и уже стали подсчитывать благодѣянія реформы.
А „змѣй-горынычъ“ во всеоружіи вновь выступилъ на работу, и въ его разинутую пасть, по-прежнему, летятъ жертвы, а спортсменамъ въ ротъ падаютъ жареные рябчики — призы...
Развѣ спортивно-тотализаторскіе аппетиты легко ублаготворить?
Рано, оказывается, понадѣялись, есть еще мѣдныя у тотошниковъ, и не изсякла алчность спортсменовъ...
Кстати, открылись зимніе бѣга, гдѣ публику нагрѣваютъ не хуже, чѣмъ въ лѣтнее время.
А тамъ откроется настоящій сезонъ, когда бѣга чередуются со скачками, заполняя всѣ дни и опоражнивая всѣ карманы.
Тогда настанетъ страдная пора, безъ срока и отдыха, и разсуждать тогда ужъ не будетъ времени...
Изъ записокъ
каторжникаˮ
Рѣшительно не понимаю, почему установился совершенно ложный взглядъ
на работу драматурга, какъ на легкую и выгодную работу!
Даже младенцы помѣшаны на драматургіи. Прежде, бывало, спросишь младенца:
— Чѣмъ ты хочешь быть, душенька? Младенецъ отвѣчаетъ съ готовностью: — Инженеромъ!
А теперь спросите; вы еще спросить не успѣете, а младенецъ жаритъ:
— Драматургомъ!
Какое заблужденіе! Работа драматурга, по истинѣ, каторжная работа, а мы, драматурги, истинные каторжники. По собственному опыту сужу, ибо самъ драматургъ и болѣе десяти лѣтъ на каторжныхъ драматургическихъ работахъ маюсь. Убѣжденъ, что со временемъ взглядъ на драматургическія работы, какъ на каторжныя, войдетъ въ общественное самосознаніе, войдетъ въ законодательство и, вмѣсто того, чтобы приговаривать къ пяти годамъ каторжныхъ работъ, будутъ приговаривать къ пяти драмамъ, а кому нужно назначить, напримѣръ, каторгу восемь лѣтъ и шесть мѣсяцевъ, тому будутъ назначать:
Восемь драмъ и шесть водевилей! Вы мнѣ не вѣрите? Напрасно!
Попробуйте написать драму и увидите, что работа драматурга куда тяжелѣе каторжныхъ работъ!
Начнемъ съ темы. Вы думаете, это пустяки. Взялъ какую-нибудь интересную темку да и начинай писать, благословясь. Изволите ошибаться. На первый-то взглядъ оно легко, а какъ дойдетъ до дѣла, такъ и окажется, что и темъ нѣтъ, и писать не о чемъ.
О купцахъ Титахъ Титычахъ писать нельзя: Островскій писалъ. О купцахъ-джентльменахъ писать нельзя: Сумбатовъ писалъ.
— О хмурыхъ людяхъ развѣ?
— Избави васъ, Господи: Чеховъ писалъ. О босякахъ вы и сами писать не станете: Горькій писалъ.
— Ну, если о подонкахъ общества нельзя писать, нельзя ли что-нибудь о столпахъ общества написать?
— Ни-ни! О столпахъ общества Ибсенъ писалъ.
О семьѣ Найденовъ въ „Дѣтяхъ Ванюшинаˮ писалъ, объ одинокихъ Гауптманъ въ „Одинокихъˮ писалъ.
Переберете все, о чемъ можно писать, и увидите, что писать ни о чемъ нельзя. Плюнете, а плюнувши, постараетесь найти самый невинный сюжетъ для пьесы. Ежели о людяхъ нельзя писать, дай хоть о шубѣ стану писать... о бобровой шубѣ. — Нельзя!
— Какъ, и о бобровой шубѣ писали? — Гауптманъ писалъ!
Литературные критики — тѣ подобрѣе будутъ, а театральные прямо звѣри: при малѣйшей оплошности горятъ желаніемъ изъ каторжника еще и жулика сдѣлать:
Ибсена обокралъ! Гауптмана съ княземъ Сумбатовымъ обокралъ! Ратуйте, кто въ Бога вѣруетъ.
Я, драматургъ, каторжникомъ быть согласенъ (судьба! ), но жуликомъ быть не хочу. Съ какой радости? Да еще хорошо, ежели театральный критикъ въ общихъ выраженіяхъ васъ ошельмуетъ, а представьте, вдругъ онъ на всю газетную улицу завопитъ:
— Караулъ! Держите! „Бобровую шубу“ укралъ!
— У кого?
— У Гауптмана!
Не всякій знаетъ, что „Бобровая шуба“ пьеса и что Гауптманъ — драматургъ; а въ глазахъ тѣхъ, кто не знаетъ, вы будете опозорены, вы будете смѣшаны съ грязью:
— Именуетъ себя драматургомъ, а извольте радоваться, на какія дѣла поднялся: шубу укралъ!
Дальше. Допустимъ, что вы такую тему нашли, которую еще никто не затрогивалъ, и о такихъ людяхъ въ пьесѣ говорили, о которыхъ еще никто не говорилъ. Великолѣпно! Написали вы драму, приносите ее антрепренеру. Антрепренеръ вертитъ ее въ рукахъ и спрашиваетъ:
— Это что? — Драма.
— Во сколькихъ актахъ? — Въ пяти.
1903 г. — 30 ноября № 46.
Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка на годъ безъ доставки — 7 р., ½ года — 4 р. съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 к.; съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, 12 р. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію „ОРЛЕАНСКАЯ ДѢВАˮ.
Перемѣна адреса — 50 к.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 80 к., послѣ 1 іюля 80 к.
№№ у разносчиковъ — по 20 коп.
Объявленія — 25 к. строка петита. Болѣк 1 раза — уступ. по соглашенію.
Адресъ ред. „Будильникаˮ:
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи: понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
ГОДЪ XXXIX
ГОДЪ XXXIX
Объявленія для журнала „Будильникъˮ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій Л. и Э. Метцль и К° въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова и въ отдѣленіяхъ: Петербургъ. Морская 11. Варшава. Краковское предмѣстье N° 53. Берлинъ. Fasanenstrasse 72—73. Парижъ, Place de lа Bourse 8 (при агентствѣ Гавасъ). Нью-Іоркъ 38 Park Row. Бостонъ, 244, Washington Street. Буффало, 711. Mytnal Life Building и въ конторѣ редакціи журнала Телеф. редакціи 46-62.
„Будильникъˮ Тверская, д. Спиридонова.
Телеф. типо-литографіи 46-62.
Добавочныхъ къ этому № ½ листа.
Соль мудрости.
Совсѣмъ не споря съ вѣкомъ, Будь умнымъ человѣкомъ,
Когда есть спросъ на умъ. А если спросъ на глупость, Отчаянную тупость
Являй безъ дальнихъ думъ! О томъ и о семъ.
Аптечное дѣло.
Слухи о новомъ аптечномъ уставѣ давно занимаютъ публику.
Улита ѣдетъ, надо же ей пріѣхатъ когданибудь...
Аптечное дѣло осталось въ сторонѣ отъ реформъ, и аптекаря блаженствуютъ на свѣтѣ.
Правда, имъ приходится неустанно воевать, но въ этой войнѣ побѣда заранѣе предрѣшена.
У аптекарей есть собственная бацилла — нажива, которая и зародила постоянную борь
бу съ фармацевтами и публикой.
Служащіе фармацевты должны больше работать, болящая публика больше платить.
Аптекаря вооружены несравненными оружіями — микстурами, таксой и монополіей; ихъ противники вооружены только терпѣніемъ.
Но прекрасные дни Аранжуэца проходятъ и для аптекарей.
Фармацевты волками воютъ, требуя регулированія ихъ непрерывнаго труда, а больные охаютъ да стонутъ, жалуясь на медикаменты, которые перемѣшиваются и облегчаютъ не страданія, а карманы...
И торжеству аптечной монополіи новый уставъ, какъ говорятъ, укажетъ границы...
Пора, наконецъ, вздохнуть и публикѣ, и аптекарямъ, и фармацевтамъ отъ долгой и неравной борьбы...
Городское перерожденіе.
Города растутъ, а городскіе дѣятели не доросли до настоящаго дѣла.
Расходы увеличиваются, карманы встряхиваются, но улучшенія покоятся въ проектахъ и архивахъ.
А налицо „прелестиˮ благоустройства, которыя могли бы обогатить археологическій музей.
Обывателямъ предоставлены исконныя права — платить, надѣяться и ждать.
Но съ ростомъ городовъ обыватель вышелъ изъ пеленокъ и началъ присматриваться да приглядываться, высказывая свои мнѣнія и требованія. Созрѣлъ и прозрѣлъ...
Прошли времена, когда обыватель равнодушно вытряхивалъ карманы и выворачивалъ голенища... Теперь, уплачивая гор. налоги, онъ требуетъ воздаяній.
Подавай ему того, другого, третьяго, безъ чего благоустроенный городъ обходиться не можетъ. А то зачѣмъ, спрашиваетъ онъ, огородъ городить?..
И почтеннымъ „огородникамъˮ приходится теперь дѣло дѣлать, а не отговариваться да отнѣкиваться...
Давно пора...
Живъ курилка
Натѣшились разговорами объ укрощеніи и сокращеніи тотализатора, и уже стали подсчитывать благодѣянія реформы.
А „змѣй-горынычъ“ во всеоружіи вновь выступилъ на работу, и въ его разинутую пасть, по-прежнему, летятъ жертвы, а спортсменамъ въ ротъ падаютъ жареные рябчики — призы...
Развѣ спортивно-тотализаторскіе аппетиты легко ублаготворить?
Рано, оказывается, понадѣялись, есть еще мѣдныя у тотошниковъ, и не изсякла алчность спортсменовъ...
Кстати, открылись зимніе бѣга, гдѣ публику нагрѣваютъ не хуже, чѣмъ въ лѣтнее время.
А тамъ откроется настоящій сезонъ, когда бѣга чередуются со скачками, заполняя всѣ дни и опоражнивая всѣ карманы.
Тогда настанетъ страдная пора, безъ срока и отдыха, и разсуждать тогда ужъ не будетъ времени...
Изъ записокъ
каторжникаˮ
Рѣшительно не понимаю, почему установился совершенно ложный взглядъ
на работу драматурга, какъ на легкую и выгодную работу!
Даже младенцы помѣшаны на драматургіи. Прежде, бывало, спросишь младенца:
— Чѣмъ ты хочешь быть, душенька? Младенецъ отвѣчаетъ съ готовностью: — Инженеромъ!
А теперь спросите; вы еще спросить не успѣете, а младенецъ жаритъ:
— Драматургомъ!
Какое заблужденіе! Работа драматурга, по истинѣ, каторжная работа, а мы, драматурги, истинные каторжники. По собственному опыту сужу, ибо самъ драматургъ и болѣе десяти лѣтъ на каторжныхъ драматургическихъ работахъ маюсь. Убѣжденъ, что со временемъ взглядъ на драматургическія работы, какъ на каторжныя, войдетъ въ общественное самосознаніе, войдетъ въ законодательство и, вмѣсто того, чтобы приговаривать къ пяти годамъ каторжныхъ работъ, будутъ приговаривать къ пяти драмамъ, а кому нужно назначить, напримѣръ, каторгу восемь лѣтъ и шесть мѣсяцевъ, тому будутъ назначать:
Восемь драмъ и шесть водевилей! Вы мнѣ не вѣрите? Напрасно!
Попробуйте написать драму и увидите, что работа драматурга куда тяжелѣе каторжныхъ работъ!
Начнемъ съ темы. Вы думаете, это пустяки. Взялъ какую-нибудь интересную темку да и начинай писать, благословясь. Изволите ошибаться. На первый-то взглядъ оно легко, а какъ дойдетъ до дѣла, такъ и окажется, что и темъ нѣтъ, и писать не о чемъ.
О купцахъ Титахъ Титычахъ писать нельзя: Островскій писалъ. О купцахъ-джентльменахъ писать нельзя: Сумбатовъ писалъ.
— О хмурыхъ людяхъ развѣ?
— Избави васъ, Господи: Чеховъ писалъ. О босякахъ вы и сами писать не станете: Горькій писалъ.
— Ну, если о подонкахъ общества нельзя писать, нельзя ли что-нибудь о столпахъ общества написать?
— Ни-ни! О столпахъ общества Ибсенъ писалъ.
О семьѣ Найденовъ въ „Дѣтяхъ Ванюшинаˮ писалъ, объ одинокихъ Гауптманъ въ „Одинокихъˮ писалъ.
Переберете все, о чемъ можно писать, и увидите, что писать ни о чемъ нельзя. Плюнете, а плюнувши, постараетесь найти самый невинный сюжетъ для пьесы. Ежели о людяхъ нельзя писать, дай хоть о шубѣ стану писать... о бобровой шубѣ. — Нельзя!
— Какъ, и о бобровой шубѣ писали? — Гауптманъ писалъ!
Литературные критики — тѣ подобрѣе будутъ, а театральные прямо звѣри: при малѣйшей оплошности горятъ желаніемъ изъ каторжника еще и жулика сдѣлать:
Ибсена обокралъ! Гауптмана съ княземъ Сумбатовымъ обокралъ! Ратуйте, кто въ Бога вѣруетъ.
Я, драматургъ, каторжникомъ быть согласенъ (судьба! ), но жуликомъ быть не хочу. Съ какой радости? Да еще хорошо, ежели театральный критикъ въ общихъ выраженіяхъ васъ ошельмуетъ, а представьте, вдругъ онъ на всю газетную улицу завопитъ:
— Караулъ! Держите! „Бобровую шубу“ укралъ!
— У кого?
— У Гауптмана!
Не всякій знаетъ, что „Бобровая шуба“ пьеса и что Гауптманъ — драматургъ; а въ глазахъ тѣхъ, кто не знаетъ, вы будете опозорены, вы будете смѣшаны съ грязью:
— Именуетъ себя драматургомъ, а извольте радоваться, на какія дѣла поднялся: шубу укралъ!
Дальше. Допустимъ, что вы такую тему нашли, которую еще никто не затрогивалъ, и о такихъ людяхъ въ пьесѣ говорили, о которыхъ еще никто не говорилъ. Великолѣпно! Написали вы драму, приносите ее антрепренеру. Антрепренеръ вертитъ ее въ рукахъ и спрашиваетъ:
— Это что? — Драма.
— Во сколькихъ актахъ? — Въ пяти.