Изъ жизни одной изъ многихъ.
Общественная „дѣятельница .—Есть способы и въ спокойное время
чуть-чуть вниманіе публики къ себѣ подогрѣть!
Луна,— Да-съ, все измѣнится, и законы, и реформы, и наступательныя движенія, а любовь останется любовью, и я буду ея дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ, когда всякіе другіе „совѣтники исчезнутъ.
Комета.—Ну, вы извѣстная „любительница! Служите, въ нѣкоторомъ родѣ, высшимъ интересамъ, а самыми низменными дѣлами занимаетесь.
Луна.—Да безъ меня Земля-бы обратилась въ пустыню, поймите, безъ любви исчезъ-бы человѣческій родъ, и ничего бы не стоили солнце и звѣзды, на которыхъ некому-бы было любоваться.
Комета.—Скажите, пожалуйста!
Луна.—Я близка Землѣ, и ее влечетъ ко мнѣ, какъ меня къ ней. А вамъ лучше убраться подальше и хвостъ убрать, поклонниковъ не найдете...
Комета.—И уйду, очень мнѣ нужно смотрѣть на земныя безобразія.
Луна.—Скатертью дорога!
Другъ Гораціо.
„Привыкли”.
— Э, батенька, это только у васъ теперь боятся экспропріаторовъ, а у насъ такъ на нихъ прямо плюютъ. Тьфу,—и только.
— Неужто не боятся? Такъ-таки нисколько?..
— Да чего ихъ бояться-то? Да вотъ у насъ на дняхъ случилось, я вамъ доложу. Сидимъ это мы въ конторѣ, человѣкъ десять насъ: хозяинъ, человѣкъ пять купцовъ изъ Сибири, да конторщики- Входитъ это нашъ швейцаръ Данило, и хозяину сейчасъ на подносѣ карточку. Тотъ и. читаетъ ее намъ: „Иванъ Петровичъ Ивановъ, экспропріаторъ. Прошу руки вверхъ . Да на дураковъ нарвался. Сейчасъ это мы столы къ двери приставили, къ столамъ Данилу, а сами за шкафъ встали. Только взойди, мы бы тебѣ, собачьему сыну, показали.
— Ну-ну-ну... Что же онъ, съ ривальвертомъ, али съ бон...
—- Погодите. Видитъ, что никто къ нему нейдетъ съ поднятыми руками,—ждалъ, ждалъ да уѣхалъ... Вотъ, вѣдь, какъ.
— И такъ-таки и бонбы не кинулъ, ни стрѣльнулъ ни разу?
— Да нѣтъ... У такихъ дураковъ, чай, и револьвера-то нѣтъ. Смотритъ это хозяинъ въ окно да и говоритъ: извозчика, говоритъ, рядитъ. Ну, и мы смотримъ... Чего ихъ бояться-то... Ну, навалилъ это онъ еноты, пальты, шапки, калоши чьи-то прихвагилъ, ну, и уѣхалъ...
— А вы ничего?.. И нисколько не напугались?.. — Ишь, сказалъ... Да у насъ теперь тамъ на нихъ и плевать-то не хотятъ. Тъфу, и только...
Евг. П-т-к-н-ъ.
Горе россіянина.
Дичаемъ мы все пуще...
Гдѣ, гдѣ стремленья въ высь?! Что въ Бѣловѣжской пущҍ Вкругъ звѣри развелись....
Все дорожаетъ.
Дороговизна растетъ не по днямъ, а по часамъ.
Это самый бьющій въ носъ и по карману фактъ послѣдняго времени.
Все дорожаетъ, не только мясо, хлѣбъ, молоко, которые становятся доступными по цѣнѣ развѣ милліонеру или оперному тенору.
Но также любовь, женская преданность и въ особенности семейная жизнь, являющаяся недоступной роскошью.
Семейная жизнь направляется женщиной, а женщина въ своихъ потребностяхъ не признаетъ политическихъ теченій.
Дороговизна-же это самая настоящая политика. Надаютъ и мѣняются платформы, программы, конституціи, но дороговизна неизмѣнно поднимается и лѣзетъ впередъ.
Это единственное „прогрессивное явленіе текущей дѣйствительности.
Обыватель хватается за карманъ и за голову, готовъ бѣжать отъ такого прогресса, куда глаза глядятъ, но податься некуда.
Вездѣ и всюду то же самое. Никто изъ кормильцевъ и благодѣтелей охулки на руку не положитъ.
Какъ всѣ, такъ и я, говоритъ каждый, спѣша набить мошну.
Торгаши и коммерсанты составляютъ единую секту, связанную тайными уставами и общими интересами.
Это заговорщики, которые переворачиваютъ вверхъ дномъ обывательскую жизнь.
Голодъ создаетъ революцію, дороговизна подрываетъ жизненные устои.
Она распространяется, какъ эпидемія, противъ которой не дѣйствуютъ санитарнополитическія мѣры.
Эту эпидемію поддерживаетъ „микробъ наживы , гнѣздящійся у лавочниковъ и коммерсантовъ, въ магазинахъ съ зеркальными окнами и въ мелкихъ лабазахъ.
Микробъ наживы, эта торговая „запятая , не хуже коховской занятой, убиваетъ общественный организмъ.
Сбереженія истощаются, жизненныя силы слабѣютъ, и развивается всеобщая кар
манная чахотка. Другъ Гораціо.
Телефонъ въ деревнѣ.
Во время, такъ называемаго, „освободительнаго движенія въ глушь центральныхъ губерній необычайно быстро проникъ прогрессъ въ видѣ телефонныхъ столбовъ.
Не было волостного правленія или помѣщика, гдѣ бы не устроили телефонныхъ аппаратовъ.
Неопытный могъ бы подумать, что такое нововведеніе вызвано культурной потребностью населенія, а мнящіе себя болѣе свѣдущими объясняли это тѣмъ, что отрицательныя стороны „освободительнаго движенія , какъ напримѣръ, аграрные безпорядки, требовали быстраго сношенія между угнетенными и власть имущими.
Помѣщики не знали, что дѣлать съ телефономъ, и потому на первыхъ порахъ получились курьезы.
Помѣщикъ, напримѣръ, звонитъ въ городскую управу.
— Что угодно?—спрашиваютъ оттуда.
— Который часъ? Хочу часы провѣрить. — Четверть второго. — Благодарю васъ.
Спохватившись, опять звонитъ.
Что угодно?—снова задается вопросъ изъ городской управы.
Виноватъ! Забылъ спросить, почемъ у васъ пудъ овса...
— Тьфу!—ругаются въ городской управѣ, но тѣмъ не менѣе даютъ отвѣтъ и о цѣнѣ овса.
Айкъ.
Итоги лѣта.
(Стонъ новобрачнаго). Увы, мое несчастіе велико!
Ему дивисъ
Вокругъ меня, какъ будто повелика,
Всҍ обвились. Жена, пятъ штукъ сестеръ ея, мамаша
Да братца три. Не хочешь, мрачно крикнешь, воля ваша:
Чортъ побери! Вотъ соловьи къ чему ведутъ и ночи,
И трескъ цикадъ;
Мы до лобзаній съ дҍвами охочи,
Въ итогҍ-жъ адъ.
Лобзалъ одно эѳирное созданье
Въ тѣни кустовъ,
А грузъ повисъ на шеѣ въ наказанье Въ пятьсотъ пудовъ!!!
л.
Общественная „дѣятельница .—Есть способы и въ спокойное время
чуть-чуть вниманіе публики къ себѣ подогрѣть!
Луна,— Да-съ, все измѣнится, и законы, и реформы, и наступательныя движенія, а любовь останется любовью, и я буду ея дѣйствительнымъ тайнымъ совѣтникомъ, когда всякіе другіе „совѣтники исчезнутъ.
Комета.—Ну, вы извѣстная „любительница! Служите, въ нѣкоторомъ родѣ, высшимъ интересамъ, а самыми низменными дѣлами занимаетесь.
Луна.—Да безъ меня Земля-бы обратилась въ пустыню, поймите, безъ любви исчезъ-бы человѣческій родъ, и ничего бы не стоили солнце и звѣзды, на которыхъ некому-бы было любоваться.
Комета.—Скажите, пожалуйста!
Луна.—Я близка Землѣ, и ее влечетъ ко мнѣ, какъ меня къ ней. А вамъ лучше убраться подальше и хвостъ убрать, поклонниковъ не найдете...
Комета.—И уйду, очень мнѣ нужно смотрѣть на земныя безобразія.
Луна.—Скатертью дорога!
Другъ Гораціо.
„Привыкли”.
— Э, батенька, это только у васъ теперь боятся экспропріаторовъ, а у насъ такъ на нихъ прямо плюютъ. Тьфу,—и только.
— Неужто не боятся? Такъ-таки нисколько?..
— Да чего ихъ бояться-то? Да вотъ у насъ на дняхъ случилось, я вамъ доложу. Сидимъ это мы въ конторѣ, человѣкъ десять насъ: хозяинъ, человѣкъ пять купцовъ изъ Сибири, да конторщики- Входитъ это нашъ швейцаръ Данило, и хозяину сейчасъ на подносѣ карточку. Тотъ и. читаетъ ее намъ: „Иванъ Петровичъ Ивановъ, экспропріаторъ. Прошу руки вверхъ . Да на дураковъ нарвался. Сейчасъ это мы столы къ двери приставили, къ столамъ Данилу, а сами за шкафъ встали. Только взойди, мы бы тебѣ, собачьему сыну, показали.
— Ну-ну-ну... Что же онъ, съ ривальвертомъ, али съ бон...
—- Погодите. Видитъ, что никто къ нему нейдетъ съ поднятыми руками,—ждалъ, ждалъ да уѣхалъ... Вотъ, вѣдь, какъ.
— И такъ-таки и бонбы не кинулъ, ни стрѣльнулъ ни разу?
— Да нѣтъ... У такихъ дураковъ, чай, и револьвера-то нѣтъ. Смотритъ это хозяинъ въ окно да и говоритъ: извозчика, говоритъ, рядитъ. Ну, и мы смотримъ... Чего ихъ бояться-то... Ну, навалилъ это онъ еноты, пальты, шапки, калоши чьи-то прихвагилъ, ну, и уѣхалъ...
— А вы ничего?.. И нисколько не напугались?.. — Ишь, сказалъ... Да у насъ теперь тамъ на нихъ и плевать-то не хотятъ. Тъфу, и только...
Евг. П-т-к-н-ъ.
Горе россіянина.
Дичаемъ мы все пуще...
Гдѣ, гдѣ стремленья въ высь?! Что въ Бѣловѣжской пущҍ Вкругъ звѣри развелись....
Все дорожаетъ.
Дороговизна растетъ не по днямъ, а по часамъ.
Это самый бьющій въ носъ и по карману фактъ послѣдняго времени.
Все дорожаетъ, не только мясо, хлѣбъ, молоко, которые становятся доступными по цѣнѣ развѣ милліонеру или оперному тенору.
Но также любовь, женская преданность и въ особенности семейная жизнь, являющаяся недоступной роскошью.
Семейная жизнь направляется женщиной, а женщина въ своихъ потребностяхъ не признаетъ политическихъ теченій.
Дороговизна-же это самая настоящая политика. Надаютъ и мѣняются платформы, программы, конституціи, но дороговизна неизмѣнно поднимается и лѣзетъ впередъ.
Это единственное „прогрессивное явленіе текущей дѣйствительности.
Обыватель хватается за карманъ и за голову, готовъ бѣжать отъ такого прогресса, куда глаза глядятъ, но податься некуда.
Вездѣ и всюду то же самое. Никто изъ кормильцевъ и благодѣтелей охулки на руку не положитъ.
Какъ всѣ, такъ и я, говоритъ каждый, спѣша набить мошну.
Торгаши и коммерсанты составляютъ единую секту, связанную тайными уставами и общими интересами.
Это заговорщики, которые переворачиваютъ вверхъ дномъ обывательскую жизнь.
Голодъ создаетъ революцію, дороговизна подрываетъ жизненные устои.
Она распространяется, какъ эпидемія, противъ которой не дѣйствуютъ санитарнополитическія мѣры.
Эту эпидемію поддерживаетъ „микробъ наживы , гнѣздящійся у лавочниковъ и коммерсантовъ, въ магазинахъ съ зеркальными окнами и въ мелкихъ лабазахъ.
Микробъ наживы, эта торговая „запятая , не хуже коховской занятой, убиваетъ общественный организмъ.
Сбереженія истощаются, жизненныя силы слабѣютъ, и развивается всеобщая кар
манная чахотка. Другъ Гораціо.
Телефонъ въ деревнѣ.
Во время, такъ называемаго, „освободительнаго движенія въ глушь центральныхъ губерній необычайно быстро проникъ прогрессъ въ видѣ телефонныхъ столбовъ.
Не было волостного правленія или помѣщика, гдѣ бы не устроили телефонныхъ аппаратовъ.
Неопытный могъ бы подумать, что такое нововведеніе вызвано культурной потребностью населенія, а мнящіе себя болѣе свѣдущими объясняли это тѣмъ, что отрицательныя стороны „освободительнаго движенія , какъ напримѣръ, аграрные безпорядки, требовали быстраго сношенія между угнетенными и власть имущими.
Помѣщики не знали, что дѣлать съ телефономъ, и потому на первыхъ порахъ получились курьезы.
Помѣщикъ, напримѣръ, звонитъ въ городскую управу.
— Что угодно?—спрашиваютъ оттуда.
— Который часъ? Хочу часы провѣрить. — Четверть второго. — Благодарю васъ.
Спохватившись, опять звонитъ.
Что угодно?—снова задается вопросъ изъ городской управы.
Виноватъ! Забылъ спросить, почемъ у васъ пудъ овса...
— Тьфу!—ругаются въ городской управѣ, но тѣмъ не менѣе даютъ отвѣтъ и о цѣнѣ овса.
Айкъ.
Итоги лѣта.
(Стонъ новобрачнаго). Увы, мое несчастіе велико!
Ему дивисъ
Вокругъ меня, какъ будто повелика,
Всҍ обвились. Жена, пятъ штукъ сестеръ ея, мамаша
Да братца три. Не хочешь, мрачно крикнешь, воля ваша:
Чортъ побери! Вотъ соловьи къ чему ведутъ и ночи,
И трескъ цикадъ;
Мы до лобзаній съ дҍвами охочи,
Въ итогҍ-жъ адъ.
Лобзалъ одно эѳирное созданье
Въ тѣни кустовъ,
А грузъ повисъ на шеѣ въ наказанье Въ пятьсотъ пудовъ!!!
л.