Влияние кино на литературу (по крайней мере, русскую) я пока не уловил. Возможно, что причина этого кроется в самом кино: слишком уж далеко оно стоит от всех животрепещущих событий и проблем современности. Еще до сих пор кино следует традициям американских кино-фабрик, часто предпринимательских фирм, которые не заинтересованы в достижении художественно культурных целей. Вся лубочная, трюковая стряпня, рассчитанная на возбуждение низменных страстей и инстинктов у зрителя (детективно-уголовные, напр., фильмы) никакого воздействия на художественную литературу, конечно, оказать не может. Казалось бы, кино с чисто формальной стороны могло бы заинтересовать литературу, хотя бы со стороны построения сюжета, фабулы. Но и с этой стороны едва ли можно отметить чтонибудь положительное, так как причудливое, искусственное, отвлеченное, лубочно-романтическое нагромождение коллизий стоит в грубом противоречии с той художественной правдой, к которой стремится литература.
Это обстоятельство, вероятно, учитывает наше советское кино. Сужу по некоторым признакам. За последние годы наше кино все чаще и ближе подходит к темам, волнующим нашу художественную литературу. Художественный кризис кино еще очень тяжел, но он, кажется, начинает разрешаться в положительную сторону. Художники кино начинают приходить к мысли, что в наших условиях задачи кино-работы противоположны предпринимательским задачам капиталистических стран. Необходимость связи с художественной литературой осознана (хотя далеко не всеми). В этом отношении работы кино „Межрабпом Русьˮ нужно оценить по достоинству. Кое-что, но очень мало, сделано и Совкино. До тех пор, пока не будет сломлен обломовский консерватизм киноспецов, кино будет переживать тяжелый кризис в своей художественной работе. Живая связь с художественной литературой, освобождение кино от пошлейших традиций заграничных дегенератов, тесное творческое общение с писателями, тематическая разработка сложных проблем наших дней в широкой среде художников пера и кино, упорное стремление кино к художественной правде — все это создает прекрасные условия к взаимной связи, взаимному слиянию литературы и кино. Я убежден, что при этих условиях в короткое время наше кино поднимется на такую
художественную высоту, о которой не может мечтать заграница. Тогда кино займет в нашем советском искусстве подобающее ему почетное место.
На этот вопрос можно ответить книгой в десять печатных листов, статьей в триста строк, а можно и отшутиться в трех строчках. Возьмем среднее.
Пока что литература хорошо заработала на кино. Не надо понимать буквально. Заработала в смысле заимствования приемов. Что же касается кино, то ему никак не удается нажиться за счет литературы. От сожительства кино и литературы пока что выигрывают редактора кино-печати. Они получают даровой материал в виде писем в редакцию от обиженных режиссерами авторов.
— Измерение жизни, — та мера, которой меряют „небо и землю“, то есть то, чем занимается искусство, — должно вытекать из совокупности нашего внутреннего опыта. Опыт этот должен быть ясен, точен, он не может быть относительным, ибо относительным мерить с точностью нельзя. Внутренний опыт есть собранный жизненный опыт, он должен быть внутренне абсолютен, целен. Тогда искусство бывает насквозь внутренним, доступным и близким. Мне думается, что литература достигла этого внутренне абсолютного опыта и достигла потому, что над книгой, над романом или повестью работает один человек, бьется одна мысль, одно понимание жизни. Уже произведение, перенесенное в театр, разыгранное актерами с помощью режиссера и художника — бесконечно далеко отделяет слова от книги; произведение же, перенесенное в кино, отделяет эти слова еще дальше, произведение делается совершенно неузнаваемым, чужим. Здесь над словом над мыслью автора работает много иных людей, с совершенночуждыми ему внутренне-абсолютными опытами. Авторы негодуют, упрекают кино в глупости, в пошлости, — и часто напрасно.
Кино может взять от литературы только движение, но не мысль, то есть тот внутренне-абсолютный опыт, о котором я говорил выше. Я полагаю, что из литературы кино может взять очень немного, оно должно полагаться на себя и создавать своих писателей. Вернее, писатели кино придут сами собой.
Это обстоятельство, вероятно, учитывает наше советское кино. Сужу по некоторым признакам. За последние годы наше кино все чаще и ближе подходит к темам, волнующим нашу художественную литературу. Художественный кризис кино еще очень тяжел, но он, кажется, начинает разрешаться в положительную сторону. Художники кино начинают приходить к мысли, что в наших условиях задачи кино-работы противоположны предпринимательским задачам капиталистических стран. Необходимость связи с художественной литературой осознана (хотя далеко не всеми). В этом отношении работы кино „Межрабпом Русьˮ нужно оценить по достоинству. Кое-что, но очень мало, сделано и Совкино. До тех пор, пока не будет сломлен обломовский консерватизм киноспецов, кино будет переживать тяжелый кризис в своей художественной работе. Живая связь с художественной литературой, освобождение кино от пошлейших традиций заграничных дегенератов, тесное творческое общение с писателями, тематическая разработка сложных проблем наших дней в широкой среде художников пера и кино, упорное стремление кино к художественной правде — все это создает прекрасные условия к взаимной связи, взаимному слиянию литературы и кино. Я убежден, что при этих условиях в короткое время наше кино поднимется на такую
художественную высоту, о которой не может мечтать заграница. Тогда кино займет в нашем советском искусстве подобающее ему почетное место.
На этот вопрос можно ответить книгой в десять печатных листов, статьей в триста строк, а можно и отшутиться в трех строчках. Возьмем среднее.
Пока что литература хорошо заработала на кино. Не надо понимать буквально. Заработала в смысле заимствования приемов. Что же касается кино, то ему никак не удается нажиться за счет литературы. От сожительства кино и литературы пока что выигрывают редактора кино-печати. Они получают даровой материал в виде писем в редакцию от обиженных режиссерами авторов.
— Измерение жизни, — та мера, которой меряют „небо и землю“, то есть то, чем занимается искусство, — должно вытекать из совокупности нашего внутреннего опыта. Опыт этот должен быть ясен, точен, он не может быть относительным, ибо относительным мерить с точностью нельзя. Внутренний опыт есть собранный жизненный опыт, он должен быть внутренне абсолютен, целен. Тогда искусство бывает насквозь внутренним, доступным и близким. Мне думается, что литература достигла этого внутренне абсолютного опыта и достигла потому, что над книгой, над романом или повестью работает один человек, бьется одна мысль, одно понимание жизни. Уже произведение, перенесенное в театр, разыгранное актерами с помощью режиссера и художника — бесконечно далеко отделяет слова от книги; произведение же, перенесенное в кино, отделяет эти слова еще дальше, произведение делается совершенно неузнаваемым, чужим. Здесь над словом над мыслью автора работает много иных людей, с совершенночуждыми ему внутренне-абсолютными опытами. Авторы негодуют, упрекают кино в глупости, в пошлости, — и часто напрасно.
Кино может взять от литературы только движение, но не мысль, то есть тот внутренне-абсолютный опыт, о котором я говорил выше. Я полагаю, что из литературы кино может взять очень немного, оно должно полагаться на себя и создавать своих писателей. Вернее, писатели кино придут сами собой.