Кажется, придется бросить ходить в кино!..
НЕОЖИДАННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ
Рисунок В. Шемиота
СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ
На-днях в Манчестере известный соглашатель Бромлей заявил, что рабочие-железнодорожники должны составлять вместе с акционерами железнодорожных компаний „одну дружную семью“.
Лишь вчера я убедился, Как на свете тяжко мне... Ах, зачем я уродился
В эс-эс-эровской стране?!
Ведь этапы Этой драмы,
Разобраться — Страсть остры:
Нет ни папы, Нет ни мамы,
Нет ни братца, Ни сестры.
Ни привета Мне, ребята; И ни друга... Ни черта!
Вообще-то,
Весь-то я-то
Вроде — „круглый Сирота !
Оскудело
Сердце, млея... Быт мой — тина! Я — свинья!
To-ли дело У Бромлея!
Там — „единая Семья“ .
Как хотите, Воля ваша,
Тут — „иной
Совсем роман“:
ОЧЕВИДИЦА
[1)] Хикс.
Ткните В Сити,
И — папаша! Что ни Джойнсон [1)], То — маман!
Всюду узы И объятья,
Без конфуза В блеске дня:
Что ни Юзы, То и братья; Что ни пузо, То — родня!
Гнись хребтом, Не пей, не шамай, Чисти люки
„Для страны“.
А не то
Папаша с мамой Спустят брюки Со спины.
Юзам — кресло, Вам — скамейка; Юзам торт,
А вам — овес...
Да, чудесная Семейка,
Чтобы чорт Ее унес!
Владимир Воинов
***
— Что выявил „конкурс на худшего бюрократа“?
— Страшный бюрократизм: полгода, как результатов все не соберутся опубликовать!
Мы с Кошелкиным не пропускали ни звука.
— Катя, зачем ты позволила этой паршивой собаке валяться на моей постели?
— А ты зачем позволяешь валяться на ней пьяному Ивану Петровичу?
— Тише ты... Прямо наказание с этими блохами... Сейчас-же прогони от себя собаку.
— Жильцов своих прогоняй, — прогундосила Катя.
— И прогоню. Набрались шарлатаны-семиразрядники, а ты надрывайся с ними, кричи... Семен Андреич... Это относилось ко мне, и я ответил:
— Что?
— Если вы посмеете взять мою кастрюлю, я вам этой кастрюлей всю голову размозжу.
— Но я и не собираюсь брать ее, Марфа Степановна. — Врете. По глазам вижу, что собираетесь. — Честное слово, нет.
— Мерзавец, — крикнула Марфа Степановна. В унисон ей залаяла Жучка, предварительно вытряхнувшая на нее остатки блох.
— Убирайтесь вон из моей квартиры. — Вот теперь ты можешь сказать ей — дура, к она полезет в твою комнату с утюгом, на предмет раздробления головы, а я побегу в милицию, — шепнул Кошелкин.
Я не сказал — дура. Нет. Я очень нежно продекламировал:
— Простите, уважаемая Марфа Степановна, я люблю вас, как мать и хозяйку; позвольте мне остаться здесь до утра.
Она успокоилась.
— Ты что-же? — разочарованно спросил Кошелкин.
— Ничего, — ответил я, — в милиции слишком вежливо обращаются с такими женщинами. Пусть ее покусают собачьи блохи.
Игн. Ломакин
Рис. К. Р.
— Землетрясение — это такой ужас, такой кошмар!.. — затараторила гражданка.
— Простит , мадам, — прервал я ее, — давайте по порядку! — Давайте! — охотно согласилась она.
— Скажите, где вас застало землетрясение? — В Москве.
— To-есть, как в Москве?
— Очень просто. Мы приехали в Москву и узнали здесь о землетрясении. — Ну, и что-же? Вы поехали дальше?
— Ничего подобного! Ехать дальше было бы безумием. И мы остались в Москве.
— Позвольте, но вы ведь очевидица? — Очевидица.
— Что-же вы видели?
— Я видела, как из поезда вышли все пассажиры, а поезд ушел на юг, пустым. Пассажиры заняли на вокзале все столики и стали ждать поезда на Ленинград.
— Ну, и что-же?
— В толпе у мужа вытащили 600 руб. Кроме того, пропал чемодан и зонтик. Таким образом, вместе с билетами в международном вагоне нам это землетрясение влетело в тысячу рублей. Какой-же вам еще надо очевидицы? Или вы хотели-бы, чтобы на меня обрушился санаторий?
— Нет, нет, что вы! — сказал я и оборвал интервью.
В. Черний