Здѣсь же, здѣсь—въ столицѣ шумной,
Быстро сдѣлавъ передъ ней Поворотъ благоразумный,
Я далъ тягу поскорѣй!..
Grosso modo.
ОСЕННІЙ ЭПИГРАФЪ.
(Кратокъ, но выразителенъ).
Осенью самоубійства и браки бываютъ чаще всего...
(Изъ отчетовъ статистики).
БЕСѢДА
Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ
— Слышали, батенька: главную Шестеркинскую шестерню, г. Сенатова, теперь ужь въ Окружномъ судить будутъ за хорошія мѣщанскія дѣла?
— Что, сосѣдушка, дѣлать. У него и фамилія то такая. До Сената всѣхъ его дѣяній не разберешь.
ГОВОРЯТЪ...
Говорятъ, что въ осень эту Миѳомъ станетъ дифтеритъ. Что Москва, на диво свѣту, Чистотою заблеститъ...
Говорятъ, что мэръ-новаторъ Дастъ Москвѣ водопроводъ, Говорятъ, тотализаторъ
Скоро въ вѣчность отойдетъ... Говорятъ, что будутъ строго
Жизнь вести и старъ, и младъ... Говорятъ,—что очень много Люди всюду говорятъ!..
р. Малый.
вҌдьмы ВЪ ГОСТЯХЪ У Г. КОРША.
Не думайте, что настоящія вѣдьмы! Нѣтъ. Просто г. Коршъ поставилъ „комедію г. Николаева „Наши вѣдьмы .
На муху съ обухомъ не ходятъ. Комедія г. Николаева тоже муха. Ей приличнѣе бы называться фарсомъ, отъ котораго, какъ извѣстно, немногія достоинства требуются. Фарсы критиковать не полагается. Можно ставить вопросъ: смѣшно или не смѣшно?
Пьеса г. Николаева мѣстами смѣшна, а мѣстами жаль автора: слишкомъ часто онъ „не въ тотъ дубъ попадаетъ со своими остротами.
Артисты старались. Больше объ нихъ нечего сказать.
Мужья, сидѣвшіе въ театрѣ, очень хлопали г. Николаеву за то, что онъ училъ ихъ, какъ надо тещъ усмирять. Значитъ, пьеса имѣла успѣхъ.
Моск. фл.
«ЖАЖДА СИЛЬНЫХЪ ОЩУЩЕНІЙ.»
Такъ зовется новая оперетка, которую Эрмитажъ поставилъ наканунѣ своего прощанья съ публикой. Пьеса какъ разъ ко времени. Сильныхъ ощущеній не оберешься. Въ саду публика сильно ощущаетъ холодъ. Г-жа Лентовская ощущаетъ, что у нея болитъ горло и потому она проситъ у публики позволенія замѣнить пѣніе мимикой. Всѣ артисты ощущаютъ муки голода и холода. Ощущенія самого г. Лентовскаго на столько сильны, что ихъ и описать трудно, тѣмъ болѣе, что все у бѣднаго мученика антрепренера уже «описано».
Пишущій эти строки ощущаетъ сильное сожалѣніе и ставитъ точку.
Р. п. и п. МОСКОВСКІЯ КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
I.
Закладка городскихъ рядовъ.
Раннее утро. Происходитъ закладка городскихъ рядовъ. Толпа. Разговоры.
— Какіе же ряды закладывать будутъ?—освѣдомляется кто-то,—ужли эти разваленные?
— Какъ разваленные?! Новые ряды закладывать будутъ.
— Но-овые?! Да гдѣ-жь они, новые-то? — А вотъ заложатъ и выстроятъ. — Ужли сперва заложатъ?! — Всегда такъ.
— Да кто-жь ихъ въ закладъ-то возьметъ, когда ихъ еще нѣтъ?
Собесѣдники съ удивленіемъ смотрятъ другъ на друга. — Да вы про что? — А вы про что?
— Я говорю про закладку зданія, которая сейчасъ произойдетъ.
— Ахъ-съ, такъ вотъ какъ закладывать будутъ?! — разочарованно говоритъ первый,—а я иначе полагалъ. Услышалъ, что ряды закладывать будутъ. Думалъ, что въ Кредитномъ. Очень любопытно посмотрѣть было, какъ гг. купцы Кредитку обшивать будутъ и ряды старые въ залогъ отдавать!..
Мимо толпы проходитъ какой-то купецъ съ грустнымъ видомъ.
— Силантьичъ! Куда?—кричитъ изъ толпы знакомый. — Домой! — машетъ рукою. Повѣстки наврали въ приглашеніяхъ. Написали, что будетъ „закладка фундамента ,—а ея и не назначено. — Неужли?
— Вѣрно. Не токмо что закладки фундамента нс будетъ, а и по рюмашкѣ не попадетъ.
— Ахъ, вотъ ты про что!
— Про то-же. Написано, что будетъ „закладка фундамента . Въ какомъ смыслѣ я долженъ это понимать? Въ самомъ купеческомъ. А на повѣрку—шишъ.
— Что-жь они такъ? Спрыснуть не мѣшало-бы.
— Боятся-съ, чтобъ не подмочить зданія-съ! — ввертывается въ разговоръ какая-то чуйка.
— Здѣсь бояться нечего. Здѣсь, чай не Кузнецкій.
— Ничего даже хорошаго нѣтъ!—разочаровывается кто-то,—нѣтъ, когда ряды ломали, куда утѣшительнѣе было. — А что?
— Г. Кольчугинъ со сродниками въ тѣ поры за веревочку тянули и дубинушку пѣли. — Какую-же дубинушку?
— Купеческую, извѣстно. Перво-на-перво такъ пѣли: „Ну, ребята, тяни туже,
„Можетъ выстроимъ не хуже . Потомъ пѣли:
„Ряды теплые построимъ,
„Всѣхъ пріятелевъ пристроимъ. — Ври, ври, милый, больше...
— Что я, лапотеръ что-ли, что врать стану?!— обижается разсказчикъ.
Репортеръ
II.
На скачкахъ.
— Пошли!!
Шумъ, движеніе, суета, вскакиванье на скамейки, изступленно-выжидательныя лица, вытаращенные глаза, раздутыя ноздри (à Іа скачущія лошади), восклицанія... Ближе, виднѣе... поворотъ на прямую—и „финишъ“!
— У-а-о-э-и-э-ы-ы-ы!!!!!!
Вавилонское столпотвореніе, смѣшеніе языковъ, свѣтопреставленіе—и все, что хотите! И какая метаморфоза съ публикой! Вотъ какой-то модный монокль, за 1/4 часа стоявшій возлѣ красавицы-брюнетки и каламбурившій самымъ изящнымъ французскимъ языкомъ, этотъ же монокль, вскочивъ на скамью, дико выпучилъ оба косоватые глаза, широко открылъ беззубый ротъ, поблѣднѣлъ, позеленѣлъ, исказился, а на его языкѣ вертится русское ругательство:
— Чортъ возьми!!? Опять не взялъ, шельма!!??
Вотъ дамочка: вся грація, вся изящество, вся очарованіе, она теперь похожа на травленую лису или битую палкой овцу. Потерянный ея взглядъ безумно слѣдитъ за отставшей лошадью, на которую, быть можетъ, поставлены послѣдніе гроши; этотъ за 10 минутъ чарующій взглядъ (дамочка—хорошенькая) —полонъ злобы, и на рѣсницахъ обоихъ глазъ выдавилась горячая, бѣшеная слеза... Вотъ какой-то хромоногій брюнетъ въ мундирѣ военнаго врача. Онъ стоитъ на стулѣ, вытягиваясь на здоровой ногѣ, и рветъ свои замшевыя перчатки, рветъ самыя руки, готовъ рвать волосы, бить себя въ грудь и бѣсноваться... но онъ, конечно, сдерживается и судорожно выхватываетъ изъ боковаго кармана бумажникъ... Вотъ еще „жанръ : въ десятирублевой ложѣ старуха вся чуть не выдвинулась съ ногами наружу; она глядитъ въ громадный бинокль на скачущихъ цвѣтной гирляндой лошадей, трясется, шевелитъ губами—и вдругъ съ крикомъ опускается на стулъ: проиграно!!
— Динь-динь-динь!..
Роковой звонокъ огнемъ пронизываетъ сердца проигравшихъ и отдается тамъ страшной, незаглушимой болью... Сейчасъ — слѣдующая, самая „интересная скачка: будутъ скакать черезъ барьеры и канавы...
— Вы на кого ставите? освѣдомляется басомъ юный гимназистикъ у барышни—тоненькой, нѣжной, съ личикомъ прекраснымъ, какъ утренняя заря.
— Думаю на „Юпитера въ двойномъ „срѣзать ! дѣловито отвѣчаетъ, сжавъ губки, дѣвушка,—На „Юнону опасно: вѣдь она несетъ ужасный вѣсъ!
— А я попробую на „Минотавра : онъ выглядитъ отлично, судя по „кентеру !
Парочка проходитъ дальше.
— Я тебѣ говорилъ—ставь на „Разбирацію ! ноетъ чей-то младенческій голосокъ.—А ты со своимъ „Пѣтухомъ чорта лысаго выигралъ!
Отвѣта нѣтъ... Идутъ двое: старикъ, сокрушенно молчаливый, и злобно ноющій, крохотный, лѣтъ одиннадцати мальчикъ въ шляпѣ... Послѣдній учитъ „уму-разуму перваго!
Что же въ итогѣ, господа? Денежный проигрышъ?
Увы, не только одинъ онъ... проигрывается многое и кромѣ денегъ...
Графъ Ежини.
ПО ОКОНЧАНІИ ПРОЦЕССА ПОДГОРИЧАНИ
И К°.
(Крошечные монологи).
А. Подгоричани.—Э-э! Скажите, почему насъ не отправили въ Тёмскъ всей компаніей? Дорога тамъ санная .. Тройка... Прелесть что такое!
Н. Подгоричани.—Merci. До свиданія, гг. присяжные засѣдатели.
Георгандопуло.—Нельзя ли скидочку маленькую? Я оптомъ съ окружнымъ судомъ дѣла имѣю.
Прис. стр. Шостакъ.— Меня въ сущности среда заѣла. Вѣдь съ кѣмъ приходится имѣть дѣло? Съ ворами да съ мошенниками.
Баженовъ.—Никогда въ жизни я съ такой пользой не ѣздилъ въ Царское село!
Петровичъ